Читать книгу "Крах каганата - Михаил Казовский"

Вывод мой таков. В Киеве две силы борются меж собой. Первая — во главе с матерью-княгиней, хочет Русь крестить и во всём потакает грекам. А вторая — во главе с воеводой Свенельдом и волхвом Жериволом, ратует за древние обычаи. Но и те, и другие ненавидят хазар. И, забыв про распри, могут объединиться против нас под водительством Святослава. Надо, пока не поздно, их остановить, загасить нарождающийся пожар — или силой, или дарами. Терпеливо жду ваших вразумлений.

Низко кланяюсь — ваш случи покорный...» — и т. д., и т. п.

Перечтя написанное и посыпав пергамент песком, Ханука подумал: «Эх, была б моя воля, я бы прямо высказал правду им в лицо: если русы всерьёз затеют кампанию, нам не выстоять. У Иосифа на уме только новые женщины и обжорство. Говорили, совсем обрюзг. Войско разлагается, дисциплины нет. А Песах слишком пожилой, управление на себя взять не сможет... Но приходится держать язык за зубами — кто я вообще такой, чтоб указывать сильным мира сего? В лучшем случае обругают, в худшем — отзовут в Итиль и накажут. Остаётся уповать на одно — благосклонность Неба. Неужели Оно даст погибнуть богоизбранным иудеям на своей новой Родине — в Хазарии?» Он вздохнул и, свернув пергамент, запечатал его рыжим сургучом, придавив перстнем с хитроумной печаткой: солнцем в виде Магендовида (Звезды Давида).

2

До чего ж красивы на заре Градские ворота Киева! Сложенные из морёных брёвен, с черепитчатой красной крышей, с чёрными бойницами, в обрамлении полубалконов, где стоят котлы со смолой (чтобы в случае нападения вылить её, кипящую, на противника), кажутся на фоне синего неба и зелёной травы игрушечным теремком, — а поди, захвати, попробуй! Через ров с водой опускается деревянный мост, створки растворяются, и под звуки охотничьего рожка выезжают из города всадники: сам великий князь со своими гридями. Вот он едет в центре — кряжистый, квадратный, с вислыми усами и серьгой в ухе. Смотрит горделиво, даже, я бы сказал, задиристо. Красная бархатная шапка с меховой оторочкой сдвинута слегка на затылок. Красный кафтан-ферязь не застегнут, а под ним видна аксамитовая свита без воротника. Неширокие порты заправлены в узконосые сапоги из хорошей кожи. За седлом укреплён колчан со стрелами и красиво изогнутый, мощный лук. И скакун у князя отменный — белый в серых яблоках, долгогривый и тонконогий.

Справа — двое Клерконичей: воевода Свенельд с сыном Мстиславом. Это родственники Ольги — старший ей доводится двоюродным братом по отцу. Он варяг (скандинав, норвежец), но родился на Руси и с младых ногтей во служении киевскому князю. Был в дружине Олега, а затем занял его место. У него хищное лицо, вытянутое, худое, на котором горят водянистые глаза волка. Сын Мстислав похож на Свенельда, а глаза даже злее родительских (нс случайно носит в своём кругу кличку Лют), но на двадцать лет младше — ныне ему исполнилось двадцать четыре. Оба одеты по-разному: на отце традиционное варяжское платье — куртка с воротником и штаны до колен, ниже — гетры и башмаки; а на сыне — славянское (свита и кафтан, сапоги и порты).

Слева — фаворит Святослава — витязь Добрыня Нискинич. Он древлянин, сын древлянского князя Мала. Двадцать лет назад киевляне-поляне покорили их землю, князя Мала убили, а его детей — княжича Добрыню и княжну Малушу — превратили в своих рабов. Мальчик служил на конюшне, а затем караулил у дверей, девочка помогала ключнице. А когда она подросла, Святослав, покорившись её красоте и кротости, превратил в свою любовницу. От рабыни Малуши и родился третий великий княжич — Владимир. Вскоре после этого детям Мала дали вольную, и Добрыня, ставший фактически шурином киевского правителя, сделал стремительную карьеру — от придверочника-раба до любимого мечника князя. Небольшого роста, голубоглазый и круглолицый, он всегда добродушно улыбался, на пирах шутил и прекрасно пел, сам себе подыгрывая на гуслях. Но в бою был силён и ловок. Шёл ему в ту пору двадцать пятый год.

Вслед за князем, на коне верхом, движется Ирина Аланская, наша героиня. Волосы её убраны под шапочку и наряд мужской — кожаная куртка, кожаные штаны, сапоги; издали посмотришь — ну, типичный юноша, крепкий, стройный; приглядишься — ба, да это ж дама! Годы почти что не коснулись её — может, добавили мелких морщинок и позволили коже рук чётче обрисовывать голубые вены; в остальном же сохраняла свежесть и обаяние (да и то, скажем по-славянски: сорок пять — баба ягодка опять!).

По бокам и сзади скачут приближённые князя — гриди и бояре, человек пятьдесят, среди них, естественно, ловчие — охотники, ведь процессия направляется на северо-запад от Киева — в знаменитые древлянские леса поохотиться. Это вотчина воеводы Свенельда, он здесь главный; но, с другой стороны, это бывшие земли князя Мала, и Добрыня в душе тоже их считает своими, но молчит, понимая здраво, что пока время не пришло отбирать их назад, отомстить варягу за смерть отца. Верный путь один — посадить племянника, маленького Владимира, править Киевом. Пусть растёт спокойно, а потом посмотрим...

Что за чудо — киевские рощи! Ведь не зря пращуры-славяне их считали священными, поклонялись дубам и водили хороводы вдоль озёр и ручьёв, воспевали вил — рожаниц-русалок — луговых и лесных нимф; и не зря в нашем языке можно выстроить ряд однокоренных слов: роща — урочище — ручей — роса — русалка — Рось — Русь! Вековые деревья, девственные чащи, полные испуганного зверья, сладкий кислород, наполняющий лёгкие, запахи цветов и дикого мёда, трели птиц и звенящий полёт стрекоз, шорох муравьёв, треск малинника под лапами то ли лешего, то ли медведя, — этой восхитительной панорамой можно восхищаться без устали, сожалея о том, что за тысячу лет заповедные уголки сократились в десятки, сотни раз!.. А тогда, ранней осенью 962 года, княжеской процессии всё ещё доступно — и чистейший воздух, и прозрачные воды рек, и нетронутые поляны... К вечеру приехали в городишко Малин (названный в честь князя Мала, — кстати, сохранивший это имя до сих пор) и остановились на ночлег на погосте. (В те далёкие времена в слове «погост» не было кладбищенского значения; он скорее представлял из себя постоялый двор; для сравнения выстроим ещё один семантический ряд: гость — гостиный двор — гостиница — погост. Но гостиный двор для заезжих купцов отличался по своему назначению от погоста. Здесь со всей округи раз в году собирались тиуны — управляющие хозяйствами — и свозили установленные подати — шкуры, мёд, зерно, воск и прочее; князь же по зиме объезжал все погосты своей округи, забирая положенное по «уроку» добро; и подобный объезд погостов назывался «полюдьем». Но полюдье в том году только намечалось, и пустующий погост в Малине мог вполне принять знатных киевлян).

За столы уселись ближе к ночи. Святослав уважал пиры и по древней славянской традиции совещался с боярами и дружиной, лучшими людьми города, исключительно поднимая кубки с пенящимся вином и закусывая свининой или гусятиной. А в походах и на охоте трапезы выглядели скромнее, но такие «братчины» с чашей-«6ратиной», пущенной по кругу, тоже иногда длились до утра. Женщины в них не принимали участия (или же сидели за особым столом), но Ирине делали исключение — ведь аланка охотилась наравне с мужчинами, а теперь, в свете будущей восточной кампании, выступала главным военным «консультантом», знающим секреты хазар, и к её мнению прислушивались серьёзно. И в питье она мало чем уступала сильному полу.