Читать книгу "Музей неживых фигур - Марина Серова"

Не зная толком, что хочу найти, я проглядела все пакеты. Исследуемая мною полка отводилась для учащихся третьего курса, на второй, как я поняла по первой попавшейся папке, лежали задания второкурсников, а третью, по логике вещей, занимали пакеты первокурсников. Светланины работы хранились в самом дальнем конце, видимо, женщина специально положила их туда, дабы кто снова не испортил. На ее месте я бы унесла готовые задания домой – живет же она не в общежитии, ни за что не поверю, что в квартире Куприянова некуда положить небольшую папку с рисунками. А может, она и собиралась унести пакет, но, расстроенная и подавленная, напрочь забыла о своем намерении. Вторая гипотеза показалась мне более правдоподобной. Я вытащила со стеллажа пакет Светы.

Первое, что я увидела в свертке, – это огромное количество кальки, перепачканной черной тушью. Невооруженным глазом было заметно, что тушь разливали специально – крупные кляксы были на каждой работе. Скорее всего, злоумышленник попросту вытащил всю стопку, а потом спокойно пролил на кальку щедрое количество туши. Если б испачкали работы случайно, пятна не были бы такими большими и одинаковыми. Когда жидкость проливается, она попадает на вещи неравномерно. Кроме того, если б я нечаянно разлила тушь на чью-то работу, я тут же убрала бы лист бумаги или кальки в сторону, чтоб не запачкать остальные. Думаю, Нина права: некто и правда постарался устроить Свете «веселую» жизнь.

Помимо кальки, я нашла акварельные орнаменты и фрагменты икон, две из которых были выполнены не на бумаге, а на тонких деревянных дощечках. Материал для фрагментов казался именно деревом, а не чем-то еще, а что за краски использовала Светлана, я затруднялась определить. На одном фрагменте нимб святого, изображенного по плечи, блестел ярким золотом, лицо выписано детально и живописно. Испорченной оказалась вторая доска, с книгой, которую держали кисти рук неизвестного мне святого. Я бы не сказала, что столь катастрофично, как калька – тушь пролилась по краю доски, полностью залив обрамляющий доску орнамент из красных цветков и зеленых листьев. Чисто теоретически можно было закрасить тушь цветом фона, а сверху нанести узор. Может, Свете показалось, что фрагмент надо переделывать целиком, кто знает. В конце концов, я же не разбираюсь в тонкостях живописи яичной темперой – может, эти краски не могут перекрыть черную тушь, а следовательно, фрагмент придется делать заново.

Я задумчиво сложила все работы обратно в пакет, поставила его на то место, где он находился. Направила свет фонарика на противоположную стену – опять иконы, парты, тюбики с красками. Однако между стеллажом и вторым учебным столом у стены я заметила небольшой промежуток, который закрывала занавеска. Возле занавески стояла парта, но было непонятно, что закрывает ткань. Заинтригованная неожиданным открытием, я посветила в сторону драпировки. Подошла ближе и отдернула ткань над столом. Сразу, да еще в темноте, было незаметно, что стена неожиданно обрывается и уходит вглубь, образуя небольшую нишу. Предчувствуя нечто захватывающее, я отодвинула стол и просочилась в узкий проход между хранилищем работ и второй партой. Надо же, как я и предполагала, в глуби находилась дверь, цвет которой, насколько я могла судить, соответствовал цвету стен. С первого взгляда ее и не заметишь, понятно теперь, что загораживалось драпировкой – скорее всего, никому из студентов, работающих за столом, не приходило в голову ее отодвинуть. Как я и полагала, дверь была заперта. Привычными движениями я вскрыла замок и открыла ее, посветила внутрь фонариком.

Увиденное мною маленькое помещение меньше всего походило на комнату для свиданий, наличие которой я предполагала в «храме». Нет, больше всего комната напоминала ту кладовку, где я дожидалась полночи, только вместо планшетов и пяльцев там снова находились пакеты, только гораздо большего размера, чем лежащие на стеллаже. Я взяла первый попавшийся – он оказался подписан. Маркером была выведена фамилия «Шадрин», ниже значилось «3-й курс». Заинтригованная, я заглянула внутрь свертка. Там находилась одна-единственная доска – вытащив ее, я увидела фрагмент той самой иконы, которую копировала Светлана – с руками и книгой. Правда, размер работы оказался намного больше, чем у Куприяновой. Немного разочарованная, я положила доску обратно.

В остальных пакетах также находились работы третьекурсников, в основном – такие же доски, одинаковые фрагменты. Похоже, это задание выполняют все старшие студенты, и только Света отличилась – она ведь в первые месяцы своего обучения выполнила подобную работу.

Пакетов второкурсников я не обнаружила, зато в отдалении от других свертков мой внимательный взгляд узрел другой пакет, куда объемнее предыдущих. На свертке значилась фамилия – «Куприянова».

Когда я извлекла доски, коих насчитывалось целых три штуки, то с удивлением присвистнула. Вот это да! Даже я, ничего не смыслящая в живописи и тем более в иконописи, сразу поняла, что передо мной – самые настоящие иконы, не фрагменты и не учебные работы. На всех трех досках изображалась Божья Матерь с Иисусом Христом, только по-разному. Первая, которую я достала, имела светло-бежевый фон, а фигура Богоматери была облачена в темно-красное одеяние. Сзади красивыми красными буквами в иконописном стиле значилось название – «Нечаянная Радость». Вторая работа показалась мне более сложной – тот же самый бежевый фон, только фигура Девы Марии на сей раз изображалась в ярко-красном облачении, а голову святой венчала корона поверх покрывала. Руки ее были подняты вверх, как обычно и изображают на иконах. В центре в золотистой чаше с крестом по центру с распростертыми руками стоял Младенец в белом. Сзади я прочла название – «Неупиваемая Чаша».

Третья икона, наверно, была самой знаменитой и изображала на голубом фоне одну Деву Марию, без Младенца. Она, как и предыдущая, была одета в красную накидку с белыми узорами, а скрещенные руки держали стрелы, по три в разные стороны. Не нужно и названия читать – итак понятно, икона именуется «Семистрельная».

Я повернула доску и посмотрела на обратную сторону. Подпись художника отсутствовала, но, насколько я знаю, иконы в отличие от других картин никогда не подписывают. Но это явно творение Светланы, иначе что они делают в ее пакете?

У меня возникла целая куча вопросов. Конечно, довольно странно, что Света уже на первом курсе выполняет такие сложные задания – я ведь видела, какие работы лежат в пакетах третьекурсников, то, что делает Куприянова, они начнут выполнять лишь перед дипломом. Тогда почему Светлана с таким неподдельным восторгом рассказывала мне, что Кузнецов дал ей сложную работу? Заявлять такое попросту смешно, учитывая, что она, по всей видимости, и так мастер иконописи. Зачем она вообще учится в институте? Могла бы давно устроиться в любую иконописную мастерскую, вместо того чтоб платить деньги за обучение. Ладно, буду надеяться, что «жучок» установила в «храме» не зря – может, он зафиксировал какой разговор, который прольет свет на это темное дело.

Я установила еще одну прослушку в кладовке – так, на всякий случай, хотя сомневаюсь, что сюда заходит кто-то, помимо преподавателя, да и тот, видимо, просто оставляет пакеты и забирает их, когда нужно. Сфотографировала Светланины иконы, после чего положила их в пакет в том самом порядке, в котором они находились до меня. Еще раз проверила, так ли все лежит, как было до моего вторжения, после чего покинула хранилище, не забыв запереть за собой дверь и задернуть обратно занавеску.