Читать книгу "Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения - Лукреция Борджиа"

При встрече со мной герцогиня и герцог Урбинские продемонстрировали, что относятся к человеку не исходя из его имени и родственников, а по его личным качествам. На время остановки в Урбино они уступили мне свой дворец, устроили в мою честь праздник и ничем не намекнули на недостойное поведение моих родных, словно я и не была сестрой Хуана и дочерью папы Александра.

Видя, как дружно живут герцог с герцогиней, я невольно прослезилась. Элизабетт взволнованно поинтересовалась, что не так. Я ответила, что завидую ее семейному счастью и тому, что она может гордиться своей фамилией Гонзаго, а не опасаться произносить ее. Герцогиня Урбинская отнеслась ко мне хотя и по-доброму, но все же настороженно, она не поверила в мою искренность, в отличие от ее очень больного после плена супруга Гвидобальдо, который немного знал меня по пребыванию в Риме.

Тем ужасней было полученное через несколько месяцев подтверждение, что Борджиа ужасны. Чезаре захватил Урбино, вынудив чету герцогов бежать прямо из-за обеденного стола! Мой брат разрушил отношения, которые я с таким трудом создавала, показав всем, что Борджиа верить нельзя! Как я могла после нападения смотреть в глаза Элизабетт Гонзаго, не просто принявшей меня в Урбино, но и проводившей до Феррары?!

Зимняя дорога из Рима в Феррару с большой свитой и обозом трудна, нам пришлось часто останавливаться, даже в Пезаро, моем первом владении с Джованни Сфорца. От постоянной улыбки у меня сводило скулы, от необходимости держать спину прямо она болела. Из-за ледяного ветра, тряски и прочих неудобств пути болело все тело, от невозможности нормально выспаться мучили мигрени. Из-за невозможности вымыть голову (мои длинные волосы нужно полдня сушить у камина) она страшно чесалась.

Но я помнила, что должна выглядеть красавицей, быть приветливой и не допустить ни малейшего промаха! Я улыбалась, раскланивалась, мило беседовала, танцевала и сдерживала кашель, который донимал из-за постоянных сквозняков.

Я словно шла по тонкому льду над пропастью, карабкалась вверх по обледенелой горе, взобраться на которую необходимо для жизни, а мой брат одним грубым усилием едва не сбросил меня вниз!

Но это произошло позже, заставив меня оправдываться и выражать сожаление, которому, впрочем, никто не поверил. Разве можно поверить в то, что одна Борджиа сожалеет о поступке другого?

А тогда впереди была Феррара и встреча с будущими родственниками.

Тысячу и одну легенду придумали о нашей первой встрече с мужем, вспомнили, что он был в Риме на нашей свадьбе с Джованни Сфорца, уже тогда влюбился в меня и мечтал заключить в объятия. Но почему же тогда Альфонсо д’Эсте так противился нашему браку, ведь только угроза его отца Эрколе д’Эсте сделать меня мачехой вынудила Альфонсо согласиться. Какие тут мечты об объятиях?

Моя двоюродная сестра Иеронима пересказывала услышанную выдумку, что будущий супруг не выдержал и примчался посмотреть на меня на последней остановке перед Феррарой. Люди с легкостью верят любым глупостям в трех случаях: если те ужасны, скабрезны или очень романтичны. После того как я отдалилась от своей семьи, уехав из Рима, место ужасам и скабрезностям уступила романтика. Но мне не нужны и такие слухи тоже. Я живая женщина и хочу, чтобы обо мне рассказывали только то, что есть в действительности.

Альфонсо никуда не приезжал, он и в Ферраре смотрел на меня искоса, а при любой возможности удирал как можно дальше, предоставляя самой решать свои вопросы. Все мои мужья боялись находиться рядом со мной!

Иногда я садилась у зеркала, вглядывалась в свое отражение и пыталась понять почему.

Конечно, я не красавица, как Изабелла д’Эсте или Джулия Фарнезе, но и не урод. Зеркало отражало нежный облик без неприятных черт, возможно, слишком тонкий и детский, но ведь это пройдет.

Я не подвержена приступам гнева, как мои братья, не груба и не жестока, не алчна и не скупа, я стараюсь, очень стараюсь быть доброй, милостивой, много жертвую и много молюсь.

Я не желала зла Джованни Сфорца, но он сбежал от меня, а теперь мстит.

Я любила и была готова отдать жизнь за Альфонсо Арагонского, но он сбежал от меня, и понадобилось немало слез и уговоров, чтобы мой муж вернулся ко мне до рождения нашего сына. Не моя вина, что его убили, но пятно осталось на мне.

Послы Феррары жили в Риме почти год, они видели меня и имели возможность проверить все слухи и сплетни, за мной днем и ночью следили шпионы Изабеллы и самого герцога Феррарского, о каждом моем шаге, слове, взгляде, вздохе сообщали в Феррару и Мантую. Я разрешила слугам принимать подарки и рассказывать обо мне все, что они знают, просила только об одном: не лгать. Но ни одна служанка и ни один слуга так не поступили, а на свадьбе преподнесли мне дорогие подарки, купленные на собственные средства.

Я так привыкла к шпионажу и пристальному вниманию, что перестала его замечать, особенно когда пришлось управлять Ватиканом в отсутствие папы Александра.

И все равно гадкие слухи обо мне торопились в Феррару впереди нашей процессии. Вот пример.

В нашей конюшне несколько жеребцов буквально сходили с ума без кобыл, но у каждого из них было что-то мешавшее отвести их за городские стены и позволить погулять вволю. Наконец конюший сказал, что нужно либо привести им кобыл прямо в конюшню, либо убить. Отец вспылил: «Так приведите! Неужели мы должны разбираться еще и с жеребцами в конюшне?! Нам своих достаточно». Все понимали, что он имел в виду моих братьев.

Кобыл привели, срочно купив их у крестьян, которые привезли продукты на рынок. Лошадки были хороши, хотя и не породистые. Жеребцы уже разнесли в щепки свои стойла и половину конюшни, их пришлось выпустить во двор. Обнаружив там кобыл, жеребцы совсем сошли с ума, они принялись утолять свою страсть, не обращая внимания на конюхов.

Услышав теперь уже ржание кобыл, отец подозвал меня к окну: «Посмотри, похоже на нашего Хуана». Да, это было так, Хуан тоже сначала утолял страсть, а потом думал, что делает. Я невольно рассмеялась.

Эту картину видел синьор Банькавалло, казначей герцога Феррарского, но ему и в голову не пришло приписать мне распутное любование лошадиным совокуплением. Зато в Риме нашлись те, кто приписал. А ведь эти люди служили моему отцу и получали от него милости! Не стоило жалеть об отъезде из этого Вечно лживого города.

Таких примеров было множество. Чезаре и Ипполито д’Эсте устраивали вечеринку с голыми проститутками, но приписывали ее мне, не задумавшись, сколь глупой нужно быть, чтобы при послах и без того осторожного герцога Феррары принимать участие в подобных пирушках. Мне всегда хотелось спросить: кто свидетельствовал о таких мерзостях, как мой инцест, любование лошадиным совокуплением или присутствие на вечеринке с голыми куртизанками? Если слуги ничего не знали о моих якобы занятиях любовью с братьями и отцом, откуда это было известно болтунам? Куда смотрел тот, кто увидел мое удовольствие от действий жеребцов? Откуда сплетникам известно о том, что делали проститутки во время вечеринки?

Бывали дни, когда я часами простаивала перед образом Богородицы, умоляя: «Защити! Избавь ото лжи и наветов! Но если невозможно, помоги вынести все унижение и ложь!» Богородица помогает.