Читать книгу "Де Бюсси - Анатолий Матвиенко"

Готов был подписаться под каждым его словом. Несмотря на мои заверения уберечь ее от объятий смоленского вельможи, дама моего сердца со свойственным ей жертвенным пессимизмом считала вполне вероятным и свое русское замужество. И что тут сказать? Слова не помогут. Только делом доказать, избавив от Ногтевых.

Кроме таких моментов, в дороге было решительно скучно. Натаскивал Зенона служить моим лакеем – чистить одежду на остановках, вставлять пули в дульнозарядные пистолеты, драить саблю и шпагу, полировать сапоги. Брить мне щеки выше бородки и подстригать бороду, наконец. Он старался, но я понял, что зря костерил Жака. Все познается в сравнении.

Немного дальше Менский тракт оказался перегорожен рогатками и постом литовских стрельцов.

– Чумавы мор, паньства! – сообщил стрелецкий десятник.

Чумные пандемии эпохи Возрождения и Просвещения случались, как помнилось из учебников, в следующие века, но, видно, очаговые вспышки имели место и раньше. Бывало, что за чуму принимали иные болезни. Эх, нет Чеховского… Попрактиковался бы мой эскулап, если бы только сам не слег здесь от чумы.

Над низкими деревянными посадами стелился дым. Порыв ветра донес вонь, и даже самый недогадливый, учуяв ее, понял бы, что горожане жгут трупы. Но мы были не в Индии, где кремация покойников считается делом обычным, православных отпевают и опускают в землю. Значит, и правда – беда!

Я дал знак кучерам разворачивать карету в объезд, Павел скомандовал то же самое всадникам.

– Погодите! – Эльжбета подъехала ближе к нам, лицо необычно строгое, торжественное, в глазах лихорадочный блеск. – Я уверена, Радзивиллы, какого плохого мнения вы бы ни придерживались о них, непременно пожертвовали бы на менские нужды – на лекарей, на семьи, у кого умер кормилец. Шановны пан воевода… Если я тотчас соглашусь венчаться с вашим братом, можете ли вы дать хотя бы часть выкупа за меня горожанам?

У меня отнялся дар речи, Павел тоже был ошарашен.

– Помилосердствуйте, пани. Золото у меня, но оно не мое, я вправе распорядиться им только как велено… Слово дал!

Конечно, завершением сделки будет и вручение мне увесистого кожаного мешочка с драгоценным содержимым, приятно позвякивающим, а отряд Ногтева избавится от необходимости заезда в замок Одинцевичей и прямиком рванет к Смоленску. Но я смолчал, воевода тоже, а у Эльжбеты набухли в глазах слезы.

– Вы не видели ужаса, когда все вокруг болеют, а ты не в силах им помочь!

Как же мало я о ней знал! Что за история с болезнью? Даже не осведомился, откуда у литвинки с восточной границы взялось чисто польское имя. Наверно, от матери из мазуров.

Не желая демонстрировать слабость, она развернула лошадь и рысью удалилась прочь.

Павел проводил ее взглядом, и не понять, чего в нем больше – восхищения готовностью помочь несчастным или осуждения за скороспелое решение.

– Сеньор, скажи, у православных полагается год по усопшему супругу, а у католиков?

«Год прошел как сон пустой, царь женился на другой», вспомнились пушкинские строки.

– Не так строго. Но она при рождении крещена униаткой. Это потом приняла католичество, выйдя замуж за маршалка. Полагаю, униаты тоже ждут год.

– Брат лопнет от гнева… – Павел ожесточенно дернул себя за бороду, встав перед трудным выбором. – Но я не хочу неволить нашу красавицу. Возьму слово с ее отца, что траур Эльжбета проведет в отчем замке, как пристало вдове. Ежели потом согласится выйти за Петра – так тому и быть. Но и к тебе, де Бюсси, у меня есть условие – не пытайся до конца января вывезти ее из Смолян.

– Объяснись, воевода.

– Да полноте, пан француз! Вижу, как сверлишь Чарторыйскую алкающим оком. Стишки читаешь, да и предложить ей можешь больше – Париж, королевские балы, платья размером с церковный колокол. Принимай уговор: сватайся, коль душа того просит, но не раньше срока.

Молча протянул ему руку. Пальцы переплелись в крепком рукопожатии. С этого дня мы на «ты», неприязнь растаяла, на сердце полегчало.

Знаю, что нельзя по одному человеку судить обо всех боярах да воеводах, многих из них, в том числе лучших, царь Иван Грозный казнил без жалости, аналог тридцать седьмого года в шестнадцатом веке растянулся очень надолго. Но пока есть на Руси настоящие люди, хоть и в меньшинстве, Русь не пропадет!

Я, проживший полтора года бок о бок с сыном Екатерины Медичи, уже и ягод особых нарвал, и намешал всякого, приготовившись конникам Ногтева бросить в кашу. Не насмерть, конечно, собрался их травить, а чтоб хватались за животы и наперегонки неслись облегчаться в кусты. Тогда не составило бы труда отобрать у воеводы золото и умыкнуть Эльжбету. Честное слово, за эти планы мне было стыдно!

Остаток пути восстанавливал форму после разлуки с Шико, теперь в качестве напарника на привалах передо мной упражнялся Павел. Французским оружием он не владел вовсе и носил тяжелый кавалерийский палаш. На поле боя этот добрый молодец положит многих, но шпагой или саблей в дуэли один на один я его заколол бы немедленно. Проблема в том, что после произошедшего под Менском не пожелал бы его убить, а уворачиваться от здоровенного клинка, рядом с которым шпага – зубочистка, и стараться причинить сопернику лишь минимальный вред почти наверняка будет стоить мне головы.

Наши занятия прекратила Эльжбета, улучив время, когда до Орши остался дневной переход и никто не подслушивал.

– Де Бюсси… Я не в силах выносить ваши схватки, пусть даже небоевые. Вижу, как Павел смотрит на меня с обожанием. И вы уже все выразили в стихах. Не ровен час, один удар, один случайный выпад в горячке… Не хочу гибели ни вашей, ни его. Вы же обещали обойтись без убийств!

Зубами удержал готовый сорваться с языка вопрос: чья же жизнь для вас более ценна? Наверняка витязь тоже получил порцию признательных взглядов и улыбок, когда Эльжбета узнала о готовности русского оставить ее под отчим кровом в Смолянах.

В замок Ногтев категорически отказался въезжать. В сотне шагов от его серых башен остановил отряд.

– Я знаю, что делаю, де Бюсси. Пограничные люди – особенные, да и мои не лыком шиты. Как припомнят друг дружке былое… Словом – прощай. Бог даст, свидимся.

– Прощай, Павел!

Он повернул коня, потом крикнул через плечо:

– Помни о своем обещании, француз! Год!

Год – это очень долгий срок. И в Смолянах я точно не собирался задерживаться до следующего января.

Глава тринадцатая

В Люблине

Оттянув возвращение в свиту короля настолько, насколько позволяют приличия, я ехал в Краков, но мыслями оставался на востоке Литвы, в уютном местечке Смоляны на берегу реки Дерновки. Замок Одинцевичей был невелик, поверх каменной стены возвышались деревянные башни, обмазанные глиной. Владимир Одинцевич, отец Эльжбеты, в порыве откровенности рассказал, что финансовые тяготы, видимо, заставят продать родовое гнездо в Смолянах князю Сангушко, тот наверняка перестроит замок в мощную крепость.