Читать книгу "Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней - Элисон Мэтьюс Дейвид"

Ни в одном из указанных специализированных изданий не говорилось об опасностях мышьяка, но от умолчания они не исчезали. Один из нескольких дошедших до нас наборов для рукоделия из коллекции музея Виктории и Альберта полон этим ядом. Набор относится к 1850-м годам или началу 1860-х годов, он продавался в салоне Родольфа Хелброннера, респектабельном заведении на Риджент-стрит в Лондоне. Хелброннер поставлял к королевскому двору немецкие наборы для вышивания, наборы для изготовления искусственных цветов и детские перчатки из Швеции, а также предлагал великосветским дамам уроки вышивания гарусом и других видов рукоделия. В 1858 году он опубликовал учебное пособие, в котором изготовление цветов характеризовалось как «увлекательное занятие, благодаря которому дамы могут подражать природной флоре во всей ее красоте и во все сезоны». Автор учебника подчеркивал, что это занятие позволит создавать подарки для друзей и «украсить гостиную, обеденный стол, наряд»[257]. В превосходно оформленный набор входят два яруса миниатюрных круглых коробочек с лепестками и стеблями из тонкой папиросной бумаги, а также несколько оттенков зеленой ткани и бумажных листьев для немецких астр, бахромчатых маков и чайных роз. Хранители музея Виктории и Альберта произвели химический анализ картонной крышки зеленой коробки; зеленого внутреннего разделителя; круглого цветка, напоминающего капусту; зеленого цветка, по форме схожего с колоколом (на фото он располагается рядом с красными цветочными пестиками в центральном ящике верхнего ряда); тканевого листка из конверта, который мог не входить в оригинальный набор. Во всех указанных элементах, кроме листка, были обнаружены медь и мышьяк. По итогам анализа хранители сделали вывод, что в качестве красителя в них использовалась швейнфуртская зелень[258]. Поскольку дамам не приходилось самим наносить ядовитый порошок для окрашивания листьев, изготовление цветов с помощью такого набора, возможно, было достаточно безвредным видом рукоделия. Однако масштабы и характер профессионального производства искусственных цветов подвергали работников воздействию смертельных доз мышьяка: им приходилось собирать наборы для рукоделия и подготавливать исходные материалы, нанося зеленый пигмент. Одна из парижских мастериц, двенадцатилетняя девочка, намеренно проглотила зеленый раствор, чтобы покончить с собой. Ее судьба – трагическая иллюстрация смертоносных свойств этого красителя[259].

Мышьяк мог попасть в женский гардероб и домá и другими коварными способами. В начале XIX века популярность получила таксидермия – столь же жестокий и искусственный способ воспроизведения «природы» в домашнем обиходе, как и зеленая листва, окрашенная мышьяковистой зеленью. Мода на определенный фасон дамских шляпок погубила миллионы певчих птиц и создала угрозы здоровью, из-за которых женские головные уборы той эпохи могут навредить людям и по сей день[260]. Для «консервации», или «мумификации», шкурок птиц таксидермисты использовали мышьяковое мыло, поскольку оно обладало «способностью сохранять ткани животных практически навсегда»[261]. В 1880-е годы модистки украшали шляпы настоящими чучелами птиц. Целая птица с рыже-коричневым оперением помещена на тулью коричневой (содержащей ртуть?) фетровой шляпы, изготовленной во Франции в 1885 году. В отличие от чучела, изготовленного для того, чтобы как можно более напоминать живую птицу в музее естественной истории, птицу на шляпе изогнули и расплющили, водрузив на «жердочку» из атласной ленты, а клюв и тельце расписали золотым цветочным орнаментом. Обозреватели того времени критиковали распространившуюся моду с позиций эстетики и защиты животных. Миссис Хоайс, популярный автор статей об искусстве, костюме и красоте, в первом же предложении статьи «Раздавленные птицы» (1887) заявляет: «Труп никогда не может считаться приятным глазу украшением»[262]. Она не выносила вида «свежеубитых и зажаренных» птиц, насаженных на шляпы, во-первых, потому что «бедные пронзенные создания будто кричат нам со шляпы: „Помогите! Меня мучат!“», а во-вторых, потому что он противоречил «правилам хорошего вкуса». Хоайс призывала остановить «массовое уничтожение» более 30 миллионов птиц ежегодно для изготовления шляп, муфт и ширм и в конце статьи умоляла женщин «не делать из себя ходячих эмблем смерти». Вскоре цельные чучела птиц вышли из моды, но и в XX веке перья редких птиц, будь то скопа или белая цапля, продолжали украшать шляпы, в связи с чем защитники природы выступали с агитацией против «убийственной галантереи» (Murderous Millinery)[263]. Подобно тому как мужские шляпы погубили бобров, женские головные уборы стали причиной снижения популяции птиц и оставили ядовитое наследие в музеях по всему миру.

Процветавшее в то время производство искусственных цветов породило предметы, которые под прекрасной наружностью таили в себе страшную опасность. Однако, в отличие от шляпников, проблемы со здоровьем флористов вскоре стали известны всем. Спустя всего неделю после публикации в газете The Times статьи Гофмана «Пляска смерти» журнал Punch опубликовал карикатуру «Мышьяковый вальс» (ил. 1). Подпись к ней гласит: «Новая Пляска смерти (Посвящается зеленому венку и продавцам платья)». На картинке изображен элегантно одетый мужской скелет, приглашающий даму-скелет на танец. Он галантно подает ей свои костлявые пальцы и склоняется в почтительном поклоне. Элементы его костюма подчеркивают отсутствие плоти и безволосый череп, галстук и воротничок крепко обтягивают позвоночник. Между ребрами и тазовыми костями, где должен располагаться скрытый под белой рубашкой живот, – зияющая пустота, а пяточные кости нелепо торчат из задников ботинок. Его визави со вкусом одета в приличествующее случаю бальное платье начала 1860-х годов: ее наряд состоит из широкой юбки на кринолине, отороченной воланами, лифа с открытыми плечами, украшенного бантами, и веера, который она кокетливо сжимает в «ладонях». Ее будто ухмыляющийся череп украшен не длинными волосами, гордостью женщины Викторианской эпохи, а роскошным венком из переплетающейся листвы. Вместо обычных цветов, закрепленных по периметру платья, его подол декорирован повторяющимся орнаментом из черепов и перекрещенных костей – символ, который ясно предупреждает читателя о том, что это платье «содержит» смертельный яд.