Читать книгу "От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - Владимир Обручев"

Через пять дней мы пришли в маленький оазис с городком Нинюань, орошенный речкой, которая прорывается ущельем через Северные горы и кончается, как и р. Хунхэ, в небольшом озере дальше в пустыне, но гораздо ближе, чем было показано на наших картах, которые, вероятно, были основаны на старинных китайских картах, преувеличивавших расстояния. Впрочем, возможно предположить, что в старину вода этих речек меньше расходовалась на орошение полей, так как население было меньше, и потому могла выбегать дальше в пустыню.

Пересечение Северных гор, здесь называемых Луньшань (Драконовы горы), по ущелью р. Юннинхэ, дало много геологических наблюдений, но особого интереса для описания не представило.

Из следующего городка, Шаньданьсянь, я сделал еще экскурсию в Северные горы и обнаружил, что здесь, позади того хребта, гребень которого виден из культурной полосы, находятся еще горные цепи, пересеченные долиной небольшой речки, начинающейся за передовой цепью; что на северном склоне последней имеется какой-то лес и что равнины Алашани расположены значительно дальше.

Недалеко от г. Шаньданьсянь обращает на себя внимание колоссальная статуя Будды, высеченная в отвесном обрыве гранитных холмов; она имеет около 15 м высоты, так что голова ее находится на одном уровне с вершинами деревьев, а крыши зданий кумирни Дахуассы доходят ей только до колен.

На пространстве между Ганьчжоу и Сучжоу я на второй год сделал экскурсию вглубь цепей, выдвинутых кулисообразно впереди Наньшаня против г. Гаотэй и прошел далее по подгорной дороге ближе к подножию Наньшаня. На ней расположены небольшие селения и пашни, орошаемые речками, вытекающими из гор, так что местность более населена, чем солонцовая степь, которую пересекает большая дорога. Но и здесь есть отдельные площади сыпучих песков, материал которых частью принесен из Алашанской пустыни и отложен у подножия горного барьера, отчасти представляет продукт развевания почвы солонцовой степи в сухое время года.

По дороге между гг. Шаньданьсянь и Сучжоу мы и в этом году испытали несколько пыльных бурь, вслед за которыми выпадал дождь или снег (даже в начале мая). Бури всегда налетали с северо-запада, со стороны пустыни.

Глава восьмая. В гостях у П. Сплингерда

Бельгиец в роли китайского мандарина. Начальная школа. Сущность китайской учености. Ученые степени и длинный путь их получения. Трудности изучения китайского языка. Иероглифическое письмо. Городская тюрьма и методы наказания. Китайский званый обед. Любимая игра за обедом. Бой сверчков.

В Сучжоу я, как упомянуто, поместился в ямыне П. Сплингерда, с личностью которого считаю нужным познакомить читателя. Родом бельгиец, он попал в Китай в 60-х годах вместе с первыми бельгийскими миссионерами в качестве слуги; затем перешел в прусское посольство в Пекине, выучился говорить по-китайски и в качестве переводчика сопровождал немецкого исследователя Рихтгофена во всех его путешествиях по Китаю. Это дало ему возможность хорошо ознакомиться с разными частями государства, а в сношениях с китайскими властями и населением он обнаружил свои дипломатические способности.

Рихтгофен был очень доволен им и рекомендовал его европейским торговым домам, в качестве агента которых Сплингерд несколько лет скупал шерсть и кожи в Монголии, продавал хлопчатобумажные товары и приобрел репутацию честного и одаренного человека. Ли Хунчжан, генерал-губернатор провинции Чжили и крупный сановник при дворе богдыхана, которого называли китайским Бисмарком, обратил внимание на Сплингерда и помог ему получить должность таможенного чиновника в г. Сучжоу, где ему поручался также разбор тяжб между китайцами, монголами и тюрками. Таким образом, бельгиец сделался китайским мандарином, заведовал также городской оспопрививочной станцией и считался городским хирургом, так как научился у миссионеров делать простые операции. Он женился на китаянке, воспитаннице миссионеров, и имел трех сыновей и семь дочерей.

Среди китайского населения он пользовался репутацией справедливого и бескорыстного чиновника; после десятилетнего пребывания его в Сучжоу население поднесло ему парадный зонт с многочисленными лентами, на которых были написаны имена подносителей.

Сплингерд, как судья, хорошо знал китайские законы, а как наблюдатель, видевший почти весь Китай, кроме крайнего юга, был знаком с китайскими нравами и обычаями, со всем укладом жизни от простолюдина до мандарина. Он много рассказывал мне о своих наблюдениях, и в этой главе я передам кое-что, характеризующее Китай XIX века.

В Сучжоу мой багаж прибыл в наемной телеге, я сам – на купленных лошадях. Мне предстояло изучение горной системы Наньшаня, где не было постоялых дворов и возможности найма животных и где все дороги были не колесные, а вьючные. Соответственно с этим нужно было организовать свой караван – купить верблюдов для багажа, прикупить лошадей, найти проводника, сделать запас сухарей. Во всем этом Сплингерд оказал существенную помощь и даже отпустил со мной в эту поездку, из которой я должен был вернуться к концу лета в Сучжоу, своего старшего сына, чтобы приучить его к путешествиям. К сожалению, этот сын знал только китайский язык; Сплингерд не имел досуга, а также, вероятно, и педагогических наклонностей, чтобы передать своим детям знание своего родного французского языка, которым он еще вполне владел, а жена его – китаянка – его почти не знала. Мы отправлялись в страну, населенную в значительной части монголами, а Цоктоев знал по-монгольски.

Снаряжение каравана заняло более двух недель, которые я провел в доме Сплингерда; у него же я оставлял на хранение лишний багаж и все коллекции, собранные в течение четырех месяцев на длинном пути от Пекина. В Сучжоу я получил почту из России, пересланную из Пекина, на которую нужно было ответить; необходимо было также сообщить Географическому обществу о ходе путешествия и его главных результатах.

По моей просьбе Сплингерд показал мне китайскую начальную школу, через которую проходят все мальчики в городах и селениях. Она помещалась в соседней кумирне, занимая небольшую комнату, двери которой выходили во двор, затененный большими деревьями, и были открыты по случаю теплой погоды. Чтобы не смущать учеников, мы остановились у дверей. Против двери у задней стены, в одном из углов, стояла доска, высотой в метр, на которой были начертаны крупные китайские иероглифы, содержавшие имя Конфуция и похвалы ему. В другом углу висела длинная полоса бумаги с изображением бога мудрости. Перед ней и перед доской в металлических чашечках, наполненных песком, были воткнуты курительные свечи. У стены в кресле сидел учитель за небольшим столиком, на котором лежали толстая книга и бамбуковая тросточка.