Читать книгу "Первая императрица России - Михаил Кожемякин"

– А какая она, Европа? – замирая от ужаса и любопытства, спросил мальчик. – Мне боярин Матвеев, Артамон Сергеевич, про далекую землю Британию рассказывал… Говорил, что страна эта – царица морей! Мол, там и стар и млад на кораблях под парусами ходят! Я тоже хочу под парусами на корабле ходить! Города и фортеции строить…

– Польша да Литва – тоже земли славные… – ответил Самозванец. – Люди там живут вольно – не то что в Московии… Ты приглядись, когда вырастешь, к землям этим… Может, что и найдешь для Руси хорошее. Но бояр опасайся – они нового не любят! Им бы только в вотчинах своих сидеть да над безответными смердами пахотными измываться. Или здесь, на Москве, казну царскую расхищать! Убить они тебя решат – но ты будь хитер, не давайся… Я беспечен был, в заговоры не верил, хоть мне Петр Басманов, друг нелицемерный, про козни боярские да стрелецкие доносил исправно. А ты боярам да стрельцам не верь: продадут за полушку!

– А разве ты ляхов на Москву не привел, чтоб они над нашими людьми глумились? – удивился царевич. – Мне так сказывали…

– Ляхи мне помогли на престол русский взойти! – ответил Самозванец. – Потому они в Москве и оказались – как помощники мои верные. Но править я сам хотел, своей волей! А что после смерти моей смута на Руси началась и поляки лихое творили – так я в том не повинен. А ты стрельцов берегись, царевич… Меня стрельцы на смерть выдали – и тебя убить могут… Совсем скоро кровь может пролиться, много крови!

– Какая кровь? Чья? – сжимая в кулачки задрожавшие пальцы, спросил Петр.

– Твоя, царевич, и матери твоей, и друзей ваших… Берегись! – сказал призрак и исчез, как будто его и не было.

А царевич вернулся в свою жарко натопленную спаленку и до утра не мог заснуть. Молился Христу и Богородице, вспоминал услышанное да просил упокоения для души раба Божьего Григория (или Димитрия?). А впрочем, кто знает, как его звали на самом деле? И кем он был – чудом спасшимся младшим сыном Ивана Грозного или все-таки Самозванцем?

А вскоре после этой невозможной, немыслимой, но состоявшейся беседы скоропостижно скончался царь Федор Иоаннович, и началась на Руси новая смута – стрелецкие бунты… Вспомнил Петруша предсказание кремлевского призрака, когда стоял с матерью на Красном крыльце, а на них надвигался хмельной, буйный, обезумевший вал стрелецкого войска. Должно быть, потому так смело и властно поглядел он тогда на толпу, что не забыл предсказание Самозванца. Потому и велел себе держаться бесстрашно. До последней минуты, если таковая случится. Но неожиданно пришло спасение… Спас его Господь – для России!

* * *

Когда пришло время уезжать из Яворовского замка, Екатерине стало жаль покидать гордую и веселую Польшу. И в чинном Мариенбурге, и в иногда буйной, но чаще всего несвободной России ей недоставало польского «гонора», той горделивой и дерзкой уверенности в себе, с которой поляки встречали любые удары судьбы. Марта-Екатерина помнила, что ее отец, Самойло Скавронский, был похож на всех этих шляхтичей, которые в последний вечер прибыли в Яворовский замок, чтобы проститься с русским государем и его обрученной супругой. Шляхта приветствовала союз Петра с королем Речи Посполитой и не подозревала о том, что, заключив военный договор с их королем, русский государь втайне предлагал польский престол князю Ференцу Ракоци. Петр нутром чуял двуличность Августа: за мощной спиной русского царя польский властитель вел тайные переговоры со шведами.

Князь Кантемир обязался выставить десятитысячное войско, валашский господарь Брынковяну – по меньшей мере тридцатитысячное. Армия самого Петра насчитывала до восьмидесяти тысяч человек, да еще казаки Дона и Украины дали ему до десяти тысяч всадников. С таким внушительным войском можно было не только действовать, но и надеяться на победу – особенно если бы Кантемир и Брынковяну в точности выполнили свои щедрые обещания. На Кантемира Петр целиком полагался, а вот Константин Брынковяну внушал государю вполне обоснованные опасения. А вдруг в последний момент отступит валашский господарь, испугается Блистательной Порты, не выставит войско?!

Польский король обязался ввести свои войска в Померанию, дабы помериться силами с находившимся там шведским корпусом. Петр, в свою очередь, усилил польско-саксонскую армию пятнадцатью тысячами русских войск и таким образом обезопасил свой тыл от шведов. Однако официально Речь Посполитая в войну с Турцией не вступила. Саксонский Геркулес не доверял до конца своему могущественному русскому союзнику, да и Петр не слишком верил Августу. Обменявшись красноречивыми приветствиями, два титана – саксонский и русский – пошли разными путями…

Часть вторая. Прутский поход

Глава 1. Крестный путь петровской армии

Польские паны уверяли: «Нет ложа спокойнее, чем плечи носильщика». Петр Алексеевич, весь черный от загара и пыли, пару дней назад распорядился пересадить Екатерину из тряского возка в портшез.

– Сие для бережения плода твоего, Катя, – деловито молвил великий государь, буднично, словно круп кобылицы, огладив широкой ладонью округлившийся живот названой супруги. – Гляди, коли снова не выносишь наследника…

В словах царя прозвучала не угроза, скорее досада и запоздалое раскаяние. Зачем потащил ее, брюхатую, в этот не задавшийся с самого начала поход? Не договорив и не слушая ответа, Петр тяжело вскочил в седло и умчался размашистой рысью вдоль пыльно-зеленой колонны устало плетущихся войск.

Крытые носилки, любезно предоставленные на переходе через союзную Польшу кем-то из тамошних магнатов, изнутри были обиты потертой мягкой замшей, а снаружи расписаны яркими, но порядком выцветшими узорами. Слюдяные окошки Екатерина приказала высадить, чтобы вольный ветер, гуляющий по бесприютным равнинам между Днестром и Прутом, врывался вовнутрь и хоть немного облегчал дневную жару. Сменявшиеся каждые два часа дюжие преображенцы и семеновцы по восьмеро несли на плечах свою «матушку-голубушку», ступая сколько возможно мягко и осторожно. Изнывая от зноя, солдаты скидывали свои грубошерстные кафтаны, и их потные мускулистые плечи тускло блестели, словно стволы медных орудий, ползших мимо по пыльным дорогам. Густой запах мужского пота залетал в кабинку портшеза… Он мучил Екатерину, как и привлеченные им назойливые степные слепни-кровопийцы, но не был ей отвратителен. Страдая сама, молодая женщина легко понимала лишения и тяжкий труд этих славных парней, державной волей «северного титана» брошенных сейчас на бесконечные и безводные южные просторы. Когда гвардейцы останавливались, чтобы свежие носильщики сменили их, Екатерина протягивала им в окно круглую флягу с водой – единственную роскошь, которую, помимо носилок, мог доставить здесь своей жене властелин огромной страны.

– Попейте, ребятушки! – ласково говорила Екатерина тяжело дышавшим солдатам, у которых губы почернели и полопались от жажды. – Пожалуйте, братцы… Только много не выпейте, Бога ради: оставьте водицы и маленькому, что внутри меня…

Солдаты трясущимися руками передавали флягу по кругу, усилием воли подавляя безумную жадность и до хруста стискивая зубы после единственного глотка. Хриплыми, глухими голосами они благодарили и просили прощения: