Читать книгу "Гримпоу и перстень тамплиера - Рафаэль Абалос"

Затем взял с полки стеклянные фиалы и достал по толике свинца, олова, меди и железа.

— Эти металлы останутся, если отнять от числа известных семи два благородных, золото и серебро, и хрупкий металл для превращений — ртуть.

Брат Асбен поместил металлы в колбу, и под действием тепла они начали плавиться, превращаясь в черноватую смесь, совсем не похожую на металл. От колбы исходил сильный запах чего-то паленого.

— Мы смешали металлы, получив густую жидкость, которую алхимики называют «первоначальной материей», — она черна, как ночь, рождающая день…

— И как мрак неба, рождающего свет, — закончил Гримпоу, вспоминая текст послания в запечатанном письме погибшего в горах рыцаря.

— Именно так, меня радуют твои познания, — одобрил аптекарь, не ведая, что Гримпоу говорит совсем о другом, и продолжил: — А теперь мы добавим к нашей смеси немного серебра.

С этими словами монах взял другой пузырек, крошечной латунной ложечкой зачерпнул немного серебряной пыли и всыпал ее в колбу, медленно перемешивая.

— Подождем, пока серебряное зернышко не принесет плоды во чреве колбы, как семя розы приносит плод, превращаясь в цветок, и тайное станет явным, а покуда будем думать о семени, дающем жизнь неживому, и добавим немного того странного металла, который не жидкость, не твердая масса, зато способен просочиться во все.

— Ртуть, — подсказал Гримпоу, и брат Асбен подпрыгнул так, будто Гримпоу выкрикнул проклятие.

— Правильно, Гримпоу, — удивленно согласился аптекарь, поморщился и погрузил тестообразную массу из колбы в раствор ртути. — Неплохо бы добавить немного плавленого олова и несколько граммов мышьяка, чтобы выбелить нашу массу.

Гримпоу наблюдал за тем, как черноватая бесформенная масса, с которой брат Асбен начал алхимический процесс, медленно превращается у него на глазах в брусок серебра, который рос постепенно, как поднимается хлеб, когда в тесто добавляют дрожжи.

— Это серебро, несмотря на свой благородный вид, так же фальшиво, как Иуда, но оно могло бы ввести в заблуждение самого папу в его авиньонском дворце, — с улыбкой промолвил монах, явно гордый тем, сколь удачным оказалось превращение.

Длинными тонкими щипцами он достал из колбы брусок серебра и поместил его в лохань с холодной водой, отчего в воздух взметнулся фонтан пара. Брат Асбен завернул охлажденный слиток в хлопковое сукно и принялся вытирать его досуха.

— Остается попытать удачу с кульминацией, — сказал монах со вздохом. Он добавил немного золота и положил серебряный слиток в theion hydor, другими словами в «священную воду», которую многие алхимики зовут «водой богов».

— Фальшивый серебряный слиток станет настоящим золотом? — спросил Гримпоу, не в силах поверить, что брат Асбен сумел получить в лаборатории подлинный философский камень.

Аптекарь между тем не спешил, действовал вдумчиво: заново поместил серебряный слиток в колбу, добавил щепоть золотой пыли, которую достал из маленького мешочка, припрятанного в одном из ящиков его стола.

— Если я добьюсь желаемого, долив необходимое количество священной воды, тогда, наверное, можно будет считать, что я совершил чудо, потому что до этого у меня получалась лишь желтоватая настойка, которую ни за что не выдать за золото даже несмышленому младенцу. По правде сказать, во время одного из моих опытов создания священной воды у меня получилась зеленоватая настойка, такая вкусная и полезная, что брат Бразгдо назвал ее настоящим эликсиром жизни.

Гримпоу вспомнился рассказ Ринальдо Метца о пристрастии брата Бразгдо к настойкам, вину и пиву. Между тем брат Асбен взял объемный дистиллятор со скамейки у ближайшего стола и поставил его на другой очаг. Затем влил в дистиллятор бутылку уксуса и потихоньку, пока уксус закипал, добавил извести, несколько кристаллов серы, лимонных корок, пчелиного меда, острого перца, мускатного ореха и сандала, отчего лаборатория наполнилась приятным, усыпляющим ароматом.

Ожидая, пока священная вода приобретет необходимые характеристики и произойдет чудо окончательного превращения серебра в золото через дистилляцию, брат Асбен рассказывал Гримпоу, что старинный алхимик Зосим получал чудодейственную воду дистилляцией куриных яиц. Он признался, что пытался это повторить, но у него получалось лишь сварить яйца, как делает брат Бразгдо у себя на кухне, оставляя их кипятиться в водяной бане, придуманной еврейкой Марией, которой приписывают мудрость и изобретение дистиллятора, с чьей помощью ей удалось добыть философский камень более семи веков назад.

— Сейчас я уверен в том, что яйца, о которых говорил Зосим, не более чем символ, смысл которого был известен лишь ему самому и его ученикам, — добавил монах.

Об этом Гримпоу уже знал, так как манускрипты, прочитанные им в библиотеке, полнились упоминаниями о символических образах, олицетворяющих алхимический процесс: солнце, луна, планеты, возлюбленные, драконы и змеи. Сама эмблема алхимиков представляла собой змею, кусающую себя за хвост, и носила имя Уроборос; точно такая метка была на шее коня тамплиера, погибшего в горах, и на его золотой печатке.

Когда священная вода освободилась от всех нечистот, маленький аптекарь вылил в сосуд жидкость из дистиллятора и с торжественным видом положил в нее кусок серебра.

Они подождали немного, пока не истекло назначенное время (брат Асбен четырежды перевернул песочные часы, стоявшие рядом с сосудом), и наконец фальшивое серебро начало приобретать желтоватый оттенок.

— Это и есть алхимическое золото? — спросил Гримпоу недоверчиво.

— Называть золотом фальшивое пожелтевшее серебро все равно что рассуждать о его стоимости, которой оно, к сожалению, не обладает, — разочарованно проговорил аптекарь.

В этот самый миг зазвонили колокола, созывая к вечерней молитве, и брат Асбен поспешил в церковь, оставив серебряный слиток в сосуде. Гримпоу остался в лаборатории расставлять пузырьки и раскладывать инструменты, разбросанные по столам и скамейкам, и, воспользовавшись одиночеством, решил провести собственный опыт. Он вытащил из льняного мешочка, висевшего на груди, камень и положил тот в священную воду, приготовленную братом-аптекарем. Камень засветился, будто в воде образовался вулкан, священная вода снова закипела, и желтоватый слиток приобрел превосходный золотой цвет, более насыщенный, чем цвет солнца на небе в ясный день.

Потихоньку Гримпоу свыкся с тем, что Дурлиба нет рядом, хотя ни дня не мог провести, чтобы не вспомнить о друге и не утешиться мыслью, что, сложись все иначе, он никогда бы не узнал всего, что ему известно сейчас. Он уговаривал себя, что Дурлиб принял решение идти своим путем только для того, чтобы Гримпоу смог посвятить время учебе под руководством Ринальдо Метца. Но что-то внутри Гримпоу подбивало его покинуть аббатство Бринкдум и попытаться раскрыть секрет мудрецов.

Несколько дней назад послушник по имени Побе де Ланфорг, — сын графа де Ланфорга, сеньора богатого владения на юго-западе комарки Ульпенс, — с которым Гримпоу сошелся, поскольку их кровати в общей спальне стояли рядом, предложил сбежать из аббатства и пообещал сделать юношу своим оруженосцем сразу по приезде в замок отца в долине Ланфорг, где они возьмут лошадей и оружие и отправятся совершать подвиги. Побе был молод, суетлив и весел, с черными как смоль волосами и искристыми глазами. Отец заставил его принять обет в начале осени в наказание за бесконечные проказы и шалости, которые отпрыск себе позволял. Граф считал, что длительное пребывание его младшего сына в аббатстве научит того подчиняться строгой дисциплине и обуздывать любовные порывы, а в молитвах и трудах он найдет способ послужить Богу: кроме того, в их благородном семействе рыцарей было в достатке, зато клириков недоставало.