Читать книгу "Сильные. Книга 2. Черное сердце - Генри Лайон Олди"

— Здесь нет никакого Юрюна. Здесь не может быть никакого Юрюна. Здесь...

Много позже я узнал значение слова «истерика». Мне рассказали про мудреца Платона, про «бешенство матки»[29], от которого у женщин начинаются расстройства поведения, мне наглядно разъяснили ошибочность прошлых заблуждений и истину нынешних воззрений. Я слушал, кивал, притворялся, что мне интересно, а сам готов был убить рассказчицу голыми руками. Я видел Жаворонка в углу, слышал ее мольбы, и если что-то удерживало меня от немедленного превращения в боотура, так только то, что со мной разговаривала женщина. Умница в белом халате — при виде Юрюна-боотура, готового рвать и метать, она мигом растеряла бы все знания и завопила громче громкого: «А-а-а-а-а-а! Не тронь меня!»

Ладно, забыли. И даже еще не узнали.

— Юрюн?

— Ага.

— Ты пока не подходи, хорошо?

— Хорошо.

— Стой, где стоишь. Я боюсь...

— Меня?!

— Всего. Я вообще боюсь.

— Не надо.

— Я не буду бояться, а ты не будешь подходить.

— Давай не будем. Оба не будем.

— Это ты кричал: «Гость в дом — радость в дом!»?

— Ты слышала? Отсюда?!

— Тут все слышно. Ты в сговоре. В сговоре с Уотом!

— Рехнулась?

— Гость! Гость в дом! Радость в дом! Вы заодно!

— Дура! — пожалуй, я усох не до конца. А может, Айталын вспомнилась некстати. — Я его обманывал! Уота твоего! У меня план! Хитрый!

Я прикусил язык. За «твоего Уота» я бы его откусил, свой проклятый длинный язык! К счастью, Жаворонок ничего не заметила. Она просто забилась дальше в угол, хотя казалось, что дальше некуда.

— Вы в сговоре! Сговорились! Против меня...

— Хватит! Перестань, а? Я же спасать тебя пришел...

— Как?

— Уведу, заберу домой. А что? Обычное дело...

— Уведешь? А он?!

— Кто?

— Уот! Изверг Уот!

— А что Уот? Его нет, он не заметит...

— Услышит! Почует! Догонит!

И тихо, так, что я еле расслышал:

— Я не выдержу, если во второй раз...

И громко, срываясь на визг:

— Уходи! Уходи один! Мне тут нравится!

И не словами — оплеухами, пощечинами, наотмашь:

— Нравится! Нравится!!! Понял?!

— Я...

— Оставь меня в покое!

— Ты...

— Убирайся! Я хочу быть похищенной!

— Дедушка сказал, я скоро женюсь...

— Пошел вон! Женись, на ком хочешь!

— Ты чего меня гонишь?

— Вон! Вон!!!

— Ты что? — я аж задохнулся от внезапной догадки. — Ты меня спасаешь, что ли? От Уота?! Я тебя, ты меня... Мы так не спасемся! Вставай, идем отсюда...

— Не могу, — всхлипнула Жаворонок. — Если ты выведешь меня наружу, я начну кричать. Я знаю, что начну. Я буду все время ждать Уота. И буду все время кричать. Он услышит и придет. Начнет опять похищать. Знаешь, как страшно? Лучше здесь, в темноте.

— Лучше?!

— Уот еды натаскал. Подарков, одежды. В углу родничок бьет. Дырка есть, отхожая. Мышка тут живет, я ее кормлю. Уот дверь не запирает, верит мне. Уехал, а мне верит...

— Так Уот же все равно придет? За тобой?!

— Он не похищать придет. Он за другим придет. Ну и пусть...

Я молчал и слушал, как в тишине разлетается вдребезги мой хитрый план.

ПЕСНЯ ШЕСТАЯ

А ему — ни шею не повернуть,А ему — ни рукою не шевельнуть,Словно трубка, стянутая ремешком,Туго скрученный арканом тугимОт лодыжек до шейного позвонка,Крепко обмотанный, он лежалБеспомощный — на ледяной земле.

«Нюргун Боотур Стремительный»

1

Оторвать ему голову!

Зайчик. Надо найти Зайчика.

Мои сапоги топали по щербатым плитам подземелья. С вызовом топали, с наглым гулом. Ну да, сапоги. А что? Это они — даже не ноги! — как в сказке, сами несли хозяина вперед. Часть плит шаталась — того и гляди, провалишься. Куда? Я в Нижнем мире, куда уж дальше-то проваливаться? Случалось, вместо камня под сапогом отзывался ржавый металл.

Надо найти Зайчика. Я твердил это, как заклинание.

Стены пятнал лишайник: шевелился от сквозняка, светился бледно-зеленым светом. Мне вспомнилась темная утроба Елю-Чёркёчёх. Ночное зрение осталось, не стерлось с годами. Алаата[30]! Изо всех сил я заставлял себя думать о сапогах, ночном зрении, Бездне Смерти, лишайнике — лишь бы не думать о Жаворонке. И все равно, о чем бы я ни думал — сапоги, лишайник, гореть им огнем! — я видел девушку, вчерашнюю девчонку, забившуюся в угол. Пленницу, готовую кричать, отбиваться, кусаться и царапаться, драться насмерть с боотуром, лишь бы не покидать спасительное убежище, провести в нем всю оставшуюся жизнь. Вынеси я ее наружу, баюкая на руках, шепча глупые утешения, и уверен, с ней началось бы такое, что Уот услыхал бы с другого конца Осьмикрайней. А даже если не услыхал бы? Тащить Жаворонка домой, чтобы она утром и вечером кричала от ужаса, от страшного ожидания, от предчувствия беды до конца своих дней?

Кровь закипала в жилах. Пенилась, бушевала, клокотала. Изловить Уота! Оторвать ему голову! Да расширится она и лопнет! Нет, сперва руки-ноги, чтоб помучился. Голову — в последнюю очередь. А еще лучше... С великим трудом Юрюну-слабаку удавалось образумить Юрюна-боотура. Я не справлюсь с Уотом Усутаакы, в сотый раз напоминал я себе. Начни я отрывать ему руки-ноги, и очень скоро мне нечем будет отрывать.

Зайчик. Надо найти Зайчика.

Заклинание помогало. Дарило цель. Отвлекало от мыслей о несбыточной мести адьяраю. Найти Зайчика — это мне под силу. Найти и освободить, пока Уота нет дома. А уж вместе мы...

«Вместе! Да, вместе! — вспухал Юрюн-боотур. — Мы убьем Уота! Оторвем руки-ноги...»

Нет, с сожалением вздыхал я.

«Да! Да!!!»

Не справимся. Даже вдвоем.

«Справимся!»

С Уотом — нет. А вот с Жаворонком, глядишь, справимся. Уговорим, упросим, уломаем. Увидит, что брат на свободе, и позволит себя увести. У нас получится. Вдвоем — обязательно получится! Выманим из угла, выведем из темницы. Как же тебе досталось, несчастный ты затравленный звереныш! Дорожки от слез на грязных щеках. Крик, шепот, плач. Слышишь? Слышу. Лучше бы мне оглохнуть! Юрюн-боотур надувал щеки, рвался в бой...