Читать книгу "Инес души моей - Исабель Альенде"

Педро проводил ночи в моем доме, кроме тех случаев, когда уезжал в Сьюдад-де-лос-Рейес или навещал свои владения в Порко и Ла-Канеле, — тогда он брал меня с собой. Мне нравилось смотреть, как он скачет верхом — это придавало ему еще более воинственный вид — и как он применяет свой дар руководителя в общении с подчиненными и товарищами по оружию. Он знал множество вещей, о которых я даже не подозревала, рассказывал мне о прочитанных книгах, делился своими идеями. Он был очень щедр ко мне, дарил пышные наряды, дорогие ткани, украшения и золотые монеты. Поначалу его щедрость смущала меня. Мне казалось, что он так пытается купить мою любовь; но потом я привыкла. Я начала откладывать деньги, желая обеспечить себе хоть какую-то стабильность в будущем. «Никогда не знаешь, что тебя ждет», — говаривала моя мать, которая и научила меня копить деньги. К тому же я обнаружила, что управляющий из Педро не очень хороший и что он не особенно интересуется своими владениями. Как всякий испанский дворянин, он считал себя выше работы и презренных денег, которые тратил, как герцог, а зарабатывать не умел. Милости в виде земельных угодий и рудников, дарованные Писарро, оказались для него неожиданным подарком судьбы, который он принял так же легко, как мог бы расстаться с ним. Однажды я решилась сказать ему об этом, потому что меня, которой с детства приходилось зарабатывать на хлеб, его расточительность ужасала, но он поцелуем заставил меня замолчать. «Золото — для того, чтоб его тратить, и, слава Богу, у меня его в избытке», — возразил он. Но это меня вовсе не успокоило, а даже наоборот.

Вальдивия обращался с вверенными ему индейцами более уважительно, чем другие испанцы, но всегда строго. Он ввел посменную работу, кормил своих людей хорошо и заставлял надсмотрщиков быть умеренными в наказаниях, в то время как на других рудниках и в других имениях работали даже женщины и дети.

— У меня все по-другому, Инес. Я соблюдаю законы Испании настолько, насколько это возможно, — с гордостью сказал он мне, когда я заговорила на эту тему.

— А кто решает, насколько это возможно?

— Христианская мораль и здравый смысл. Так же как не следует загонять лошадей, а надо давать им отдых, так нельзя и злоупотреблять силами индейцев. Без них рудники и земли не стоят ничего. Я бы хотел сосуществовать с ними в гармонии, но подчинить их невозможно без применения силы.

— Сомневаюсь, что это подчинение им во благо, Педро.

— Ты сомневаешься в благе христианской веры и цивилизации? — парировал он.

— Иногда матери бросают своих новорожденных детей умирать с голоду, чтобы не привязаться к ним, потому что знают, что этих детей у них все равно заберут и отдадут в рабство. Разве они не лучше жили до нашего появления?

— Нет, Инес. Под властью Великого Инки они страдали еще больше, чем сейчас. Мы должны смотреть в будущее. Мы здесь и уходить не собираемся. Когда-нибудь на этих землях будут жить люди новой расы, рожденные от испанских отцов и индейских матерей. Все они будут христианами, их будут объединять испанский язык и законы Испании. Вот тогда наступит мир и процветание.

Он искренне верил в это, но умер, так и не дожив до такого счастливого момента. И я тоже умру раньше, чем сбудется его мечта, потому что сейчас на дворе 1580 год, а индейцы ненавидят нас все так же.

Скоро все в Куско привыкли считать нас парой, хотя могу вообразить, что за спиной у нас ходило множество злых сплетен. В Испании на меня бы смотрели как на продажную девку, но в Перу все обращались со мной почтительно, по крайней мере в глаза, потому что иное отношение означало бы неуважение к Педро де Вальдивии. Все знали, что у него есть супруга в Эстремадуре, но это никого не смущало: половина испанцев здесь находились в похожей ситуации: законные супруги для них давно были не более чем туманными воспоминаниями, а любовь (или хотя бы ее замена) им нужна была здесь и сейчас. Кроме того, и в Испании у многих мужчин были наложницы; империя полнилась незаконнорожденными детьми, и многие из конкистадоров были такого происхождения. Пару раз Педро говорил мне об угрызениях совести, не из-за того, что он перестал любить Марину, а из-за того, что он не может жениться на мне. Я вольна выйти замуж за любого из тех, кто раньше за мной ухаживал, а теперь не отваживается даже взглянуть на меня, сказал он. Но эта возможность никогда всерьез не интересовала меня. Я с самого начала прекрасно понимала, что мы с Педро никогда не сможем пожениться, если только не умрет Марина, а этого не желал ни один из нас, поэтому я вырвала из сердца надежду на замужество и решилась радоваться любви и сопричастности, которые нас объединяли, и не задумываться о будущем, о сплетнях, о позоре и о грехе.

Мы были любовниками и друзьями. Мы часто спорили и кричали друг на друга, потому что никто из нас двоих не отличался кротким нравом, но это не было препятствием для наших отношений. «Отныне и навсегда я прикрываю твой тыл, Педро, так что ты можешь заниматься исключительно битвами на фронте», — сказала я ему в нашу вторую ночь любви, и он воспринял эти слова буквально и помнил их всю жизнь. Я, со своей стороны, научилась превозмогать упрямую немоту, которая накатывала на меня, когда я сердилась. В первый раз, когда я решила наказать Педро молчанием, он взял мое лицо в свои ладони, вонзил в меня взгляд своих голубых глаз и принудил сказать, чем я недовольна. «Я же не ясновидец, Инес. Будет гораздо проще, если ты скажешь, чего от меня хочешь», — настаивал он. Так же и я шла ему навстречу, когда им овладевали нетерпение и гордыня или когда какое-нибудь его решение казалось мне мало разумным. Мы были очень похожи: оба сильные, властные и амбициозные. Педро хотел основать королевство, а я хотела быть с ним рядом и участвовать в этом предприятии. Я чувствовала то же, что и он, у нас была общая заветная мечта.

Сначала я ограничивалась тем, что молча слушала, когда он заговаривал о Чили. Я не знала, о чем он говорит, но скрывала свое невежество. Потом я стала расспрашивать своих клиентов — солдат, которые приходили стирать одежду или покупать пирожки, — и таким образом узнала о неудачном походе Диего де Альмагро. У тех, кто пережил эту экспедицию и битву при Лас-Салинасе, не было ни гроша в кармане, они носили лохмотья и часто тайком приходили к моему дому за бесплатной едой. Их называли «чилийскими оборванцами». Эти люди не вставали в очередь вместе с нищими индейцами, хотя были так же бедны, как и они, потому что была некоторая гордость в том, чтобы быть «чилийским оборванцем»: так звали людей храбрых, смелых, сильных и с чувством собственного достоинства. Судя по рассказам этих людей, Чили было проклятым местом, но я была уверена, что у Педро де Вальдивии есть серьезные основания идти именно туда. Слушая его речи, я прониклась его энтузиазмом.

— Даже если это будет стоить мне жизни, я попытаюсь завоевать Чили, — как-то сказал он мне.

— Я поеду с тобой.

— Это не женское дело. Я не могу подвергать тебя опасностям этого предприятия, Инес. Но и покидать тебя не хочу.

— Даже и не думай об этом! Либо мы поедем вместе, либо и ты останешься здесь! — ответила я.

Мы поехали в Сьюдад-де-лос-Рейес, город, построенный на месте инкского кладбища, где Педро намеревался встретиться с Франсиско Писарро и добиться от него позволения ехать в Чили. Мы не могли остановиться в одном доме, чтобы не давать повода злым языкам и церковникам, которые повсюду суют нос, хоть сами далеко не образец добродетели. Однако то, что формально мы жили в разных местах, не мешало нам проводить каждую ночь вместе.