Читать книгу "Коло Жизни. Бесперечь. Том первый - Елена Асеева"

Радей Видящий был худым, высоким мужчиной, который к старости стал сильно сутулится, вроде его тянула книзу переполненная мудростью голова, покрытая короткими белыми волосами. Грушевидной формы лицо со смугловатой, точно выжженной от времени солнцем кожей, было почти не покрыто морщинами, ибо старший знахарь сумел своим образом жизни сохранить моложавость. Потому на узком в сравнении с подбородком лбу поместились лишь две тонкие горизонтальные морщинки, еще по парочке тончайших нитей отходили от чуть раскосых уголков серо-зеленых очей. Широким с потянутым вперед острием был нос у знахаря, блекло-розовыми с полной верхней губы, а в мочке левого уха находился, как и полагалось в их сословие, изумрудный камушек смарагда. Радей Видящий, имел двойное величание, в отличие от всех остальных знахарей, оное даровалось только старшему и после многолетней работы лекарем, и как все другие жрецы брился.

– А, что же ты посоветуешь? – взволнованно вопросил Липоксай Ягы прохаживаясь по казонку.

Это была значительно небольшая комната на первом этаже детинца для уединенных письменных занятий вещуна, со здоровущим окном во всю стену. Мощные, деревянные полки в несколько рядьев, на иной стене, хранили в себе аккуратно сложенные свитки и располагались супротив широкого деревянного стола и стула с вычурно-вырезанными ножками, высоким ослоном, обитого мягкой коричневой материей. Сводчатый потолок в казонке, как и стены, были сверху декорированы бледно-кремовым бархатом, а на полу лежал с низкой ворсой ковер во все помещение.

– Как я смею советовать вам ваша святость, – низким голосом отозвался Радей Видящий и туго качнулся взад… вперед… будто склоненная книзу голова перевешивала его сухопарное тело. – Одначе, божество однозначно нельзя студить. Ей желательно пожить на морском побережье в вашей резиденции на брегу Белого моря. Это пребывание непременно укрепит здоровье и благостно скажется, на состояние чада. И в целом отвлечет его не только от озвучиваемых Зиждителей, каковых она почасту зовет, но и от тех по кому божество тоскует и плачет.

Впрочем, огненный обряд было надобно проводить, только таким побытом, чтобы уберечь здоровье божества, сохранить связь с людьми и единожды даровать новое имя… Новое имя, которое Липоксай Ягы, привязавшийся к чаду как к своему, дюже долго выбирал и как ему показалось, облюбовал самое красивое и достойное.

Огненный обряд назначили на середину месяца увядень, к тому сроку жрецам Рагозинского воспитательного дома было велено все подготовить к нему. В путь отправлялись на летучем корабле, для того нарочно приспособленном судне. Сам корабль имел яйцеобразную форму корпуса, крылья и перемещался по воздуху с помощью особых коней породы кологривов, которые жили лишь на конюшнях вещунов и умели летать. Длина такого летучего корабля достигала в среднем шестнадцать-двадцать метров, а ширина шесть-семь. Деревянное двухпалубное судно было оснащено мачтой, парусом. А сильно наклоненный нос венчался деревянной, искусно вырезанной головой коня, вельми четко передающей внешний облик кологривов, очи которого заменяли голубые крупные камни бирюзы. К носу судна на долгих поводьях крепились четыре, идущих парами кологрива. Отвесной была корма летучего корабля, а к днищу цеплялись четыре пары огромных колес. Боляхный косой красный парус с изображением на своем полотнище золотого восьмилучевого солнца надувался при помощи устройства нарочно установленного подле мачты, помогая кологривам нести скорей корабль. Два стреловидных крыла по обеим сторонам одновременно увеличивали его скорость и придавали устойчивости во время полета.

На верхней палубе непрерывной по всей длине корабля поместились не только особые механизмы, надстройки, там непосредственно находился экипаж, состоящий из десяти жрецов. На второй, величаемой жилой, палубе были устроены уютные помещения для старшего жреца и его ближайших помощников, кухня и столовая.

В самой большой по размаху комнате летучего корабля, подобном казонку в детинце, где стены были обшиты пурпурным бархатом, стоял широкий стол, расположившийся супротив входной двери, и за ним на стуле с покатым ослоном сидел Липоксай Ягы. Через два круглых окошка, довольно-таки махонистых в размахе в помещение проникал лучистый солнечный свет, ярко озаряя ее, стоящий недалече от них стол и мощный кожаный диван с мягкими очертаниями спинки, в виде широких подух и деревянных локотников, приткнутый к угловой стене. Страший жрец недвижно застыв, точно заснув, сидя за столом, читал что-то из развернутого, побуревшего от времени лежащего пред ним пергамента, твореного из бараньей кожи. Еще с десяток свитков лежали слева в шкапчике, представляющим из себя несколько рядьев полок поместившихся на столе ножками и закрытого с обеих сторон стеклянными перегородками.

В дверь помещения нежданно два раза отрывисто стукнули, а после створка, дрогнув, отворилась. Таислав медленно вступил в комнату, и низко поклонившись, чуть слышно молвил:

– Ваша святость, божество проснулось и вельми расстроено, плачет. Знахарь Радей Видящий просит вас принять чадо и побыть с ним. Ибо божество, видимо, зреть вас желает.

Липоксай Ягы лишь только открылась дверь, мгновенно вскинувший взгляд от свитка на ведуна, не менее торопко откликнулся:

– Конечно, принеси Таислав божество, я побуду. И пусть придет Радей Видящий, мне надобно с ним потолковать.

Ведун немедля согнулся еще ниже и в один морг развернувшись, исчез за дверью, не забыв прикрыть за собой створку, уйдя в узкий коридор, каковой пролегал сквозь жилую часть палубы и упирался в лестницу ведущую на верхнюю. В правой и левой стенах того коридора находилось несколько дверей в иные помещения. Липоксай Ягы меж тем свернул пергамент в рулон, скрепив его по бокам особыми серебряными скобами так, чтобы он не разворачивался, и, сдвинув вверх стенку шкапчика, положил свиток на одну из стеклянных полок. Он бережно вернул в нижнее состояние стеклянную стенку, и, поднявшись на ноги с позолоченного, деревянного стула, неспешной поступью направился к дверям. А створка двери уже вновь качнувшись, отворилась, и Радей Видящий внес в комнату заплаканную и тягостно всхлипывающую девочку, судя по всему, напуганную новыми помещениями и очередными изменениями в своей жизни. Липоксай Ягы повелел отправиться летучему кораблю в полет к Похвыстовским горам в ночь так, чтобы чадо большую часть времени проспало, и провело в полете, бодрствуя не так долго.

– О, мое дорогое божество, – полюбовно произнес Липоксай Ягы, протягивая руки и принимая в объятия отроковицу. – Что мое милое, ненаглядное чадо вас расстроило? Кто? Кто посмел огорчить?

Ладу за последний месяц, что прожила в детинце вещуна, поколь все готовили к обряду, несколько пополнела. Перестала просвечиваться ее тонкая кожа, и даже чуть-чуть округлились дотоль впалые щечки, вероятно, нянькам господ удалось то, что не смогли осилить создания Димургов и Расов, а именно накормить ребенка. За этот месяц она научилась вельми сносно говорить, что началось с того самого дня встречи жрецов в ЗлатЗале, словно Крушецу надоела молчаливость девочки. И теперь Года принялась говорить много слов, досель не осиленных, сказывать их не только полновесными предложениями, но и как говорится «толковать без удержу».