Читать книгу "Охота полуночника - Ричард Зимлер"

Папа извинился почти сразу, и родители отправились в свою комнату. Не слыша продолжения ссоры или беседы, я предположил, что отцу стало совсем невмоготу бороться со сном после утомительного путешествия. Ворча себе под нос, что, мол, никто меня не любит, никто не замечает, я вернулся в сад, где и обнаружил африканца, сидящего на пятках, на прогалине среди сорняков, достающих ему до плеча. Глаза у него были закрыты, он ровно дышал.

Нарочито громко, чтобы обидеть его, я проворчал:

— Так, наверное, все африканцы спят. Прилечь-то им ума не хватает.

Он не открыл глаза, но по его губам скользнула улыбка. Я был готов убить его.

Кое-как дойдя до дома, я уселся на персидский ковер в гостиной, пристроил голову на подушку, которую мама недавно расшила тюльпанами, и впал в забытье. Я слышал во сне, как приглушенно хлопали двери и шуршали мыши, и мне казалось, что набухающий потолок вот-вот раздавит меня.

Скоро я очнулся, чувствуя неприятные ощущения в животе, которые, впрочем, не могли сравниться с невыносимой болью в голове, — словно какой-то дьявольский призрак вворачивал мне в шею ржавый болт.

Вскоре папа скатился вниз по лестнице в необычно хорошем расположении духа.

— Привет, Джон! Как ты, сынок?

Я сел и потянулся.

— Хорошо, папа. Только устал.

При встрече с ним я не почувствовал того восторга, какой часто воображал себе до его приезда. Мне показалось, что он слишком изменился. Яркие синие глаза, длинные волосы, туго стянутые на затылке… В те годы я еще не знал, что после долгой разлуки людям часто необходимо заново привыкать друг к другу. Тогда мне казалось, что я уже никогда не буду любить его так же сильно, как прежде.

— Как ты находишь нашего Полуночника? — спросил он.

— Очень темный, — ответил я.

Отец рассмеялся.

— Конечно, темный. Просто чернее ночи по сравнению с таким бледным шотландцем как ты…

Мама спустилась к нам, скрепляя волосы шпильками. Она улыбнулась папе, а он подмигнул ей. Он взял одну из своих трубок с каминной полки, красивую, цвета морской пены, вырезанную в виде головы летучей мыши. Много лет назад отец купил ее в Глазго. Доставая кисет из кармана жилетки, он вздохнул:

— Как все-таки хорошо дома.

Мама объявила, что собирается приготовить для нас чай.

— А вы пока побудьте наедине, — она улыбнулась и вышла в сад, чтобы набрать воды в чайник.

Папа приветливо пригласил меня сесть рядом, в сине-зеленом парчовом кресле, в котором обычно сидела мама.

— Думаю, Полуночник еще в саду, — сказал он, наклоняясь ко мне и закладывая в трубку щепотку табака. — Прости, что тебе пришлось грустить, келпи. Я постараюсь все исправить теперь, когда снова я дома.

— Со мной все было хорошо, — ответил я.

— Да уж, вижу, насколько хорошо. И что за лекарство давала тебе твоя мать. — Он стряхнул с брюк крупицы табака. — Знай, что мне знаком каждый волосок на твоей голове. Я еще пересчитаю их, чтобы убедиться, что ни один из них не выпал в мое отсутствие!

Он ласково улыбнулся. Я приложил все усилия, чтоб разделить его радость, но ржавый болт все сильнее врезался мне в шею.

— Насколько я понимаю, аппетит ты тоже потерял. Мне это совсем не нравится, Джон. А как ты посмотришь на то, что мы больше не будем пить это лекарство? Думаешь, тебя снова будет донимать эта… твоя проблема?

Мысль о том, что меня лишат ежедневной ложки опия, встревожила меня.

— Так что ты скажешь? — настаивал он.

— Я постараюсь больше не видеть и не слышать Даниэля, — пообещал я, чтобы не портить ему хорошее настроение от возращения домой.

— А знаешь, Полуночник мог бы тебе помочь. Что ты о нем думаешь?

— Ничего не думаю, папа.

— Не лукавь. — Он наставил на меня черенок своей трубки. — Выкладывай все начистоту, парень.

В худшем случае меня могли отправить в кровать, а поскольку я был совсем не против того, чтобы улечься спать, я ответил:

— Он мне не нравится. Мне кажется, что он — настоящий урод.

— Почему, сынок?

— Понятия не имею, зачем он здесь, — отвечал я. — Согласись, что он — странный.

Папа задумчиво попыхивал трубкой, а потом промолвил:

— А для какой-нибудь маленькой птахи он мало чем отличается от нас с тобой.

Я не разделял его уверенности.

Вернулась мама, чтобы поставить на наш круглый деревянный стол чашки и блюдца, разрисованные ветряными мельницами.

— Подождем, пока вода закипит, — сказала она. — У вас тут все в порядке?

Я кивнул, а папа поцеловал ей руку. Потом он повернулся ко мне и сказал:

— Сынок, тебе недостаточно того, что он мой друг?

Мама закусила губу, колеблясь, стоит ли высказывать свое мнение.

Я уже собирался соврать, чтобы избежать ссоры, но она ответила за меня:

— Джеймс, давай будем рассуждать трезво. Мы ведь с Джоном еще совсем не знаем его.

— А если бы он был моим другом из Лондона, Мэй, ты бы тоже вела себя так холодно?

— Не знаю. — Она раздраженно махнула рукой. — Вопрос спорный, Джеймс, и я думаю, что Джон прав. Он слишком темнокожий для англичанина, и наши соседи могут оказаться не столь… гостеприимны, как мы с тобой.

Я почувствовал, что она совершила тактический промах, упомянув о соседях. Отца ничуть не волновало их мнение о наших гостях или о чем-то другом.

Он слишком резко вдохнул дым и поперхнулся. Прокашлявшись, он попытался привести последний довод:

— К твоему сведению, Мэй, Полуночник был подданным Британского королевства на мысе Доброй Надежды.

Мама опустилась на один из своих виндзорских стульев, придвинув его к моему креслу, словно вставала на защиту домашнего очага.

— Но это, мой дорогой супруг, еще не делает его британцем.

— Тогда к черту всех британцев и к черту соседей! И тебя к черту, Мэй, раз ты такая умная.

Папа раздраженно дымил своей трубкой, едва не удушив нас клубами дыма. Но потом он снова обратился к нам мягким тоном:

— Я убедился, что он — очень хороший человек. И никогда не соглашусь с вами. Но если через три недели он будет вам так же неприятен, я оплачу ему дорогу до Мыса, и вы его никогда больше не увидите.

— Все дело в том, что он появился в очень неподходящее время, — сказала мать, чувствуя, что обидела отца сильнее, чем хотела. — При других обстоятельствах я бы приняла его с радостью.

— Напротив, Мэй, сейчас самое время. Я ведь уже сказал тебе.

— Да. — Она крепко скрепила руки на коленях. — Очень надеюсь, что ты прав.