Читать книгу "Планы на ночь - Наталья Потемина"

Иногда я думала: если бы я родилась мальчиком, то, может быть, отец любил бы меня больше? Все-таки сын — это продолжение рода, фамилии, семейных традиций и так далее. Мальчику можно передать свои всевозможные знания и умения, например, научить его пилить, строгать и делать табуретки, а также мыться, бриться и стирать носки. На собственном высоком примере папа учит мальчика тонкому и трудному искусству жизни. И словом своим, и делом, а порой и своим собственным ремнем прививает сорванцу любовь к знаниям, формирует характер, развивает чувство собственного достоинства и здоровый эгоизм.

А девочка? Для чего нужна папе девочка? Чему он может ее научить, что передать, чем поделиться?

Когда мама рассталась с отцом, мне было одиннадцать лет. Как он не замечал моего присутствия, так я, на удивление быстро, привыкла к его отсутствию. Так мне, по крайней мере, казалось. Последствия этой разлуки я почувствовала значительно позднее.

Сначала стало хуже с деньгами, а следовательно, и с кормежкой. И раньше мы не здорово питались, а теперь вообще перешли на подножный корм. А под ногами, кроме картошки, морковки, лука и капусты, ничего больше не валялось. Хотелось котлет и колбасы, но с этим была напряженка, не только из-за отсутствия денег, но и из-за отсутствия в магазинах мяса и его производных как таковых. Зато полки были завалены овощными болгарскими консервами, которые в нашем городке с непривычки мало кто покупал. Но я научилась варить суп из консервированной фасоли, и кабачковая икра с добавлением пережаренного лука на толстом куске белого хлеба была необыкновенным лакомством.

Мама нашла себе работу в воинской части и не прекращала трудиться на дому. Только шила она теперь все больше по ночам. Все домашнее хозяйство легло на мои плечи. Магазины, готовка, стирка, уборка — все это было мое, необходимое, строго требуемое и неукоснительно выполняемое.

Позже, когда я вышла замуж за Бородина, я не представляла себе быта, организованного иначе. В замужестве, ко всему прочему, я научилась клеить обои, ремонтировать унитазы, менять кранбуксы, чинить утюги, класть плитку и собирать мебель. Отдать такие важные и нужные дела в неизвестно на что способные мужские руки я никак не могла. Потом на меня легла ответственность за принятие решений, и Бородин легко с этим согласился.

Легко так жить? Наверное, легко. Знание того, что если не ты, то кто же, здорово дисциплинирует и внутренне организует.

Трудно так жить? Трудно. А как иначе? Перефразируя известного сатирика, скажу: «Хуже нашей бабы нет». Взвалит воз на себя и везет, как будто бы так и надо, пока он, единственный и неповторимый, занимается карьерой, бизнесом, политикой, спортом, прелюбоблядством и, в час свободный от всего вышеперечисленного, музицированием.

В стране, где «на десять девчонок по статистике девять ребят», а без статистики и того меньше, мужики всегда будут в холе, неге и дефиците.

А может так и надо, чтобы мужик приходил, делал свое дело и уходил делать это же дело к другой? Такой бык-осеменитель. А растите то, что народилось, как хотите. И не важно, что потом ваши сыновья получаются женоподобными, а девочки, напротив, схожи с мужиками.

Для чего нужен отец девочке?

Для того, чтобы еще в детстве почувствовать свою единственность и неповторимость, свою слабость и защищенность, свою невинность и невиновность, прелесть и красоту, свою избранность и кровную принадлежность к особой, неповторимой, многоликой и многочисленной венценосной женской династии.

Для того, чтобы даже разбуженной ночью не забывать о том, что я — королева! Мне можно все! Я самая-самая-самая… Я не знаю, не ведаю комплексов неполноценности из-за коротких ног, лишнего веса, маленькой груди, оттопыренных ушей. Я — красивая! Мне папа так сказал.

Для того, чтобы с любимым, даже самым узкоплечим мужчиной, по привычке, сформированной в детстве, чувствовать себя защищенной и тем самым давать ему возможность принимать на себя огонь, накрывая свою любимую собственным телом во время обыкновенной жизненной бомбежки.

Для того, чтобы никогда не быть одной. А даже если и случится такое и одинокость нагрянет как гром среди ясного неба и станет нечем дышать, а гроза еще и не начиналась, а только маячит на горизонте черными махровыми облаками, я буду знать, что где-то есть на свете человек, к которому можно пасть на грудь и ничего не объяснять. А он будет гладить меня по пустой, но такой родной головешке и приговаривать: «Не плачь, шпаненок (котенок, утенок, гусенок), я с тобой».

Мне снился сон. Я маленькая, лет двух или трех, рисую на стене маминой помадой большое красивое солнце. Обои желтые, новые, чистые, только после ремонта, а солнце круглое, красное, горячее…

Бить меня не били, но мама громко кричала, сверкая глазами и заламывая руки. Я рыдала, еще не в силах найти слов для объяснения своего поступка. Обида и непонимание душили мне горло. Вдруг кто-то большой и сильный, во сне я не вижу его лица, подхватывает меня на руки и уносит от мамы. Я сижу у него на коленях и уже не реву, а только всхлипываю тройным детским всхлипом, а он гладит меня по голове: «Не бойся, я с тобой».

Я рассказала маме свой сон, а она неожиданно заплакала.

— Мама, что случилось? — спросила я.

— Грешна я перед тобой, Маша, прости меня.

— Что ты мам, о чем ты?

— Это был не сон, — сказала она, — это к тебе приходили воспоминания.

— Какие воспоминания? Ты шутишь. Я не знаю того большого мужика, который мне снился.

— Это был твой отец.

— Да нет же, он совсем не похож на папу.

— Ты была маленькая и все забыла. А потом вспомнила, как бы во сне. Это был твой настоящий отец. Я ушла от него, когда тебе было два года.

Я молчала. Мама стояла ко мне спиной и вытирала лицо фартуком.

— Значит, мой папа — не мой папа? — глупо спросила я.

— Значит, так.

— И ты все это время молчала?

— Прости меня, Маша. Я хотела как лучше. Ты была такая маленькая, не хотелось тебя травмировать.

— А отец, ну тот, настоящий, он что, все это время не хотел меня видеть?

— Я не знаю… Может быть, и хотел. Но он жил в Москве, а мы в Казахстане. А потом он умер. Очень скоро. В тот год, когда ты так сильно болела.

— Ты любила его?

— Любила.

— А как же папа? Верней, отчим?

— Его я любила сильнее.

Мы снова замолчали.

А потом я спросила:

— Мама, а как же мне теперь жить?

— Прости меня, Маша, если сможешь. Я думала, что ради любви все можно, все простится, все забудется. А сейчас думаю: а может, мне любовь за грехи была дана. Может, она и не награда вовсе, а наказание?

20

В грустных и не продуктивных воспоминаниях я провела полдня, бестолково слоняясь из кухни в комнату и обратно. Надо занять себя чем-то нужным и полезным, и тогда мыслей станет меньше. Они правильным журавлиным косяком улетят на юг или в какую-нибудь другую, не менее комфортную сторону света, где им свободно дышится и живется.