Читать книгу "Планы на ночь - Наталья Потемина"

И при чем здесь утро? Плохое утро не похоже на свекровь. И даже с мачехой не имеет ничего общего. Плохое утро — это, скорее всего, плохой отец, или, на крайний случай, отчим.

А на фига он вообще нужен, этот пресловутый отец? И какое место в жизни женщины он занимает? Ну, для чего мать нужна, понятно. А отец для чего? Чтобы был? Почему этот глупый, болезненный и неуместный вопрос мучает меня все утро?

Все просто: потому что он мучил меня всю ночь.

Третий сон Марьи Ивановны

Ребенок не может появиться на свет без какого-нибудь, пусть даже захудалого отца. Папы всякие нужны, папы всякие важны. Ребенку крайне необходимо хорошее воспитание. И поэтому папы — незаменимое оружие в маминых руках. Должен же быть в доме авторитетный человек, чья ласковая и тяжелая рука погладила бы ребенка по головке в благоприятном случае и намотала на кулак ремень, когда случай лишь отдаленно напоминает о счастье. Папа — это своеобразный кнут и пряник в одной наугад взятой семье.

Если повезет и кнутопряник достанется качественный, то считай, что хотя бы на первом, детско-подростковом, этапе жизнь удалась. Образцово-показательный отец держит руку на пульсе своего ребенка с самых первых его минут. Есть такие чудаки, которые норовят присутствовать не только при зачатии своего любимого чада, но даже и при его рождении. Правда, врачи этого не любят. Надо мамой заниматься, а тут папа в обмороке лежит. Счастливый обладатель своего собственного ребенка не устает поражать удивленную публику стиранием пеленок, длительными ночными бдениями, кормлениями, беганьем на молочную кухню и выгуливанием чада в свободное от основной работы время.

А потом, вне зависимости от половой принадлежности малыша, папа нагружает его зарядкой, оздоровительным бегом, плаваньем, гантелями, велосипедом, шахматами, компьютером — короче, всего не перечислить.

Такой папа все сделает для своего ребенка и все ему отдаст. В экстренных случаях не пожалеет собственной крови, почки, сердца и (или) других жизненно важных органов, жидкостей и тканей. С легкостью расстанется с самой жизнью.

Хотя нет. Тех, кто жизнь отдаст, — таких много. На подвиг мы все горазды. А так вот, чтобы каждый день, как марш бросок с полным боевым комплектом, состоящим из колясок, авосек, подгузников, сосок — и вперед, через полосу препятствий, день за днем, ни за страх, а за совесть, во имя любви, редкой, отцовской, самопожертвенной и почти не встречающейся на просторах нашей необъятной родины… Таких мало, их единицы, они исключение из правила. Эти папашки как редкие птицы-самцы, которые сами высиживают своих птенцов, сами их вскармливают и сами, на своем горбе выносят из гнезда детенышей для совершения первого свободного полета.

Слава им! Уважение и почет, любовь и благодарность, большое человеческое спасибо. Но это так, лирическое отступление.

Большинство же наблюдаемых мной отцов не будят моего красноречия, а скорее его подавляют своим отстраненным созерцанием чада в свободное от футбола время. А есть еще пиво, баня, рыбалка или другие не менее приятные занятия. Ну, работа, само собой. Но ведь и мамы на нее ходят в наше время не реже пап.

И все равно! Хвала папам. Своей заботой в лучшем случае, созерцанием в среднем случае или присутствием «вообще» отцы создают ясную картину мира, основанного на взаимном притяжении мужчин и женщин, мира полного гармонии, любви и надежды на светлое будущее.

Мой случай был последним. В нашей семье отец существовал «вообще». Он вроде бы и был, а вроде бы его и не было. Он словно не замечал меня, а если и замечал, то только со строго определенной целью, как-то: сделать замечание, произвести внушение, поставить на вид. Отвесить похвалу? Ну что вы, право.

Дистанция, которую он упорно держал, со временем сокращалась. Но благодаря мне, а не ему. Я ужасно хотела ему понравиться. Понравиться во что бы то ни стало. Интуитивно я чувствовала, что полюбить по какой-то неизвестной причине он меня не сможет. Но если не полюбить, то хотя бы подружиться со мной он в состоянии?

Нужно хорошо учиться? Пожалуйста, папа. Распишись у меня в дневнике, там почти одни пятерки. Надо читать книжки? На здоровье! Проглотив всю домашнюю библиотеку, я записалась в две городские. Девочка должна быть грациозной? Я хожу на танцы. Сильной, смелой? Меня приняли в волейбольную секцию. Ты хочешь мной гордиться? У меня первое место в смотре художественной самодеятельности среди чтецов. А еще я умею вязать, шить, варить суп и жарить картошку. Что еще мне сделать для тебя, папа, чтобы ты меня заметил?

Отец ухитрялся жить со мной рядом и быть самым загадочным для меня человеком. Дома он бывал редко. Работа и бесконечные командировки совсем не давали возможности нам хоть как-то общаться. Я скучала по нему, а иногда даже плакала по ночам.

В те редкие свободные вечера, когда он бывал дома, я ходила за ним по пятам и старалась быть рядом. Делала я это ненавязчиво и молча. Иногда он вступал со мной в разговор, иногда просто не обращал внимания.

У отца была гитара. Мало у кого в те давние семидесятые не было дома какого-нибудь музыкального инструмента. «Лыжи у печки стоят», «Я дежурный по апрелю», «Растопи ты мне баньку» и так далее. Но отец песен не пел, он любил играть.

Он устраивался в кресле в большой комнате, ставил перед собой пюпитр и разучивал небольшие пьесы из единственного потрепанного, но довольно объемного нотного сборника. Наверное, это были довольно сложные в исполнительском плане вещи, и отец часами разбирал короткие и одинаково звучавшие фрагменты. И только добившись нужного результата, переходил к следующим кускам.

Я тихо сидела на полу как завороженная, следила за его пальцами, и все пыталась понять, как ему удается правой рукой нащупать и дернуть именно ту струну, которую зажимает на грифе левая. И почему от этого несущественного чередования пальцевых фигур получается музыка?

И какая музыка! Музыка, которую я никогда прежде и никогда уже потом не слышала.

— Научил бы ребенка чему-нибудь, — как-то проходя мимо, сказала мама.

Отец только отмахнулся. Зато мне идея научиться играть на гитаре показалась заманчивой и вполне осуществимой. Просить об этом отца было бесполезно. Но в его отсутствие я вытаскивала на середину комнаты пюпитр, пристраивала на нем ноты, доставала из самодельного сатинового чехла гитару и садилась с умным видом в кресло, чтобы поимпровизировать в свое удовольствие.

Вскоре отец стал замечать, что, прежде чем заняться музицированием, ему приходится какое-то время подстраивать инструмент. Сначала это его удивляло, потом злило, и в конце концов он догадался, кому всем этим обязан.

Был скандал. Я, конечно, сразу раскололась и стала канючить: мол, хочу, мечтаю, вижу во сне. Отец с привычной невозмутимостью объяснил, что нельзя, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, под угрозой наказания в виде отлучки от улицы и телевизора.

С тех пор я только втихомолку перелистывала самоучитель Крамского и старое потрепанное издание Сеговии. Гитару только гладила, а струны трогать боялась.