Читать книгу "Гедонисты и сердечная - Ольга Новикова"

…Заметив, что мысли о Марфе вырываются из скобок, мешают рассматривать и анализировать свой собственный путь, Федор взял мобильник и позвонил.

«Хорошо…» в ответ на его стандартное «как жизнь молодая?» прозвучало растерянно, обиженно и с любовью одновременно. Умеют женщины нагрузить простое слово! Восхитился и потому не успел рассердиться на незаслуженную обиду – ни в чем же не виноват перед Марфой…

Так что же ей сказать? А-а, вспомнил: – Ты когда летишь? Завтра утром… Завидую… Мои любимые места в Париже – церковь Мадлен и площадь Сен-Жак. Перед собором слева есть маленькое кафе, я там завтракал в самый первый приезд. Шел дождь, зонтик я не захватил, и все равно было так хорошо… А на площади Сен-Жак – сквер с детскими качелями… Ну, приезжай – в Москве тоже много хороших мест, где можно будет обсудить твою поездку.

Глава 26

Первый Париж у Филиппа был давно, в начале декабря восемьдесят восьмого. Делегацию либералов-практиков разбавили им, кабинетным теоретиком. Европа только-только начала вытягивать граждан России к себе. Из любопытства и из осторожности. Чтобы на своей территории получше рассмотреть и изучить повадки загадочных русских.

На борту толстопузого «боинга» компании «Эр-Франс» пили все, но зная меру. Только один знаменитый перестройщик не мог спуститься с трапа – за три часа полета влил в себя литровую бутылку «Джемиссона», купленного в самолете на валюту от прежних поездок. Деликатные оказались французы. Стюард снес его почти что на руках и передал встречающим со словами: «Мсье э фатиге». Устал, мол, господин.

Теперь, готовясь к тринадцатой встрече с Парижем, Филипп вспомнил, что всякий раз из шести, когда он был там с Марфой, они непременно ссорились. То есть она с ним ссорилась и его ругала. Причина глубинная – поздно начала ездить, и для всякого заграничного путешествия она вырывала корешки из родной земли и все время дрожала: приживутся ли они в чужой. Пусть даже всего на неделю. А шурф, через который вырывалось ее напряжение, Филипп всегда бурил сам. Задумается о своем и не сразу находит нужную улицу, музей… не туда заводит…

Год назад заехали во французскую столицу с лионской конференции. Гостиница на Рю де Бастий. С вокзала на метро – одна остановка. Добрались легко, а куда дальше? Метрошная «Бастилия» – примерно как московский «Александровский сад». Куча пересадок, лабиринт из разных выходов. Марфа присматривает за вещами, Филипп отправился изучать карту. Тоненькую линию нужной улицы он нашел на ней, только надев очки.

Но какой выход из метро выбрать? Потопали наугад. А наверху – ливень. Зонты – в чемодане. Недалеко же, вот и не полезли за ними.

Зря. Полчаса метались с одного бульвара на другой. Конечно, спрашивали у прохожих. Но даже полицейский не знал, где эта чертова гостиница…

Филипп вернулся к метро – Марфа углядела, что возле выхода есть стенд с картой. Пришлось перейти улицы Сент-Антуан и Де-ла-Рокетт, бульвар Бомарше, трижды дожидаясь разрешения светофоров. Пешеходный город. Без подземных переходов… Снова уткнулся в схему из пластика, защищенную от дождя. Но по стеклам очков сразу потекли струйки, двоившие меленькие буквы…

Ну, после тех мытарств отель «Надежда» они найдут с закрытыми глазами. А чтобы число «тринадцать» не спровоцировало дополнительное напряжение, за день до отлета Филипп откопал в своем кабинете толстенный путеводитель по Парижу и подсунул Марфе. Впервые ведь – полная свобода. Никаких деловых или приятельских встреч, никаких обязательных культурных программ. Пусть сама составит прогулочный маршрут.

Он-то в свои одинокие поездки облазил все любопытные ему местечки Парижа. Прежде всего те, где развешаны картины. Когда Марфа с блестящими глазами рассказывала, как Дубинин слушает музыку, самую разную – от Моцарта до Гершвина и Курта Кобейна, ревность отступала перед мужской солидарностью: очень уж похоже на то, как на него самого действует живопись. И тоже самая разная. В Лувре, например, с Джокондой удалось встретиться взглядами, в музее Орсе под ритм линий Кандинского мысли забирались в незнакомую глубину, округлости ренуаровских дам уносили в эротические высоты…

Прилетели самым ранним самолетом, чемодан пристроили у гостиничного портье: номер будет свободен после двух – и шляться. По узкой улочке мимо пахнущего океаном прилавка с перламутровыми раковинами устриц, белыми омарами и розоватыми крабами вышли на площадь. Поглазели на простор, вдохнули парижского воздуха…

Здорово!

Иди, куда глаза глядят.

Взгляд уперся в стеклянную махину оперного театра. А что! Зайдем. Вечером будет удобно возвращаться.

Но балет на музыку Шнитке давали в другом здании, билеты, правда, можно и здесь купить. Смуглый англоговорящий кассир поиграл на клавишах компьютера и повернул к ним дисплей. На плане зрительного зала мигали красным два кресла во втором ряду партера. По сорок евро штука.

– А подешевле нет? – Марфа наклонилась, чтобы просунуть голову в окошко. Жалостливая интонация, лукавая улыбка – в России иногда действовало, доставали припрятанное.

– За час до начала в самом театре. – Кассир вежливо улыбнулся и развел руками. Посочувствовал.

– Хочешь пойти? Берем эти! – Филипп даже расправил плечи от своей храброй готовности.

– Модерновая хореография… Шнитке… Дубинин его не любит… Доживем до вечера, захочется и будут силы – попробуем стрельнуть лишний билетик.

Добровольное самоограничение нисколько не подпортило настроение. Куда пойти? Конечно, в «Оранжери». Когда музей открылся после по-нашему долгой реставрации, началось паломничество. Не попасть было. Теперь ноябрь, очереди, наверно, уже нет.

В Тюильри – как будто все еще лето – хаотично расставлены железные стулья с разновозрастными телами, повернутыми к солнцу. Тепло, безветренно. На взгорке, там, где в прошлый раз очередь обвивала высокий параллелепипед музея, подозрительно безлюдно.

Засмеялись. Как сказали бы Дашины подружки на своем птичьем языке: опять облом. Теперь-то в чем дело? А, во вторник – выходной. Значит, приедем завтра.

А что сейчас?

Удивительно, но Марфа нисколько не рассердилась, хотя Филипп и почувствовал себя виноватым: элементарную же вещь упустил…

– Мне кажется, тут недалеко церковь Мадлен… Давай посмотрим? – кротко предложила она.

На широкой и высокой каменной лестнице, ведущей к входу в храм, как птицы на проводах, сидели молодые и старые, в одиночку и парами. Большинство с ленцой поддевали еду из прозрачных пластиковых коробок и направляли ее в рот – святое для французов время ленча. Остальные просто глазели вокруг, нисколько не напрягая проходящих мимо. Это в Москве даже в метро бывает неловко от взглядов. Неодобрительных, пристальных. Зачем оценивают – и сами не знают. Здесь – каждый сам по себе… Парижане умеют созерцать бескорыстно.

Надо же… Филипп понял, что он тут еще не бывал. Пропустил такой объект! Взяли афишку со схемой скульптур, расставленных по внутреннему периметру церкви. На русском языке тоже есть… Даше расскажем. Как она там? Отвлеклись и чуть не прозевали небольшую фигурку здешней девственницы, Орлеанской.