Читать книгу "Я была первой - Катрин Панколь"

– Урок номер два: если вам нечего сказать, не го­ворите вовсе. Не пытайтесь приступом красноречия замаскировать незнание предмета. Если вам тяжело писать о соломенных крышах, ирисовых полях, буржуазных интерьерах и нормандской мебели, не делайте этого. Смиритесь с тем, что это – не ваше. Пишите о том, к чему лежит душа. Первостепенное значение имеют стиль и структура, а великие идеи – это так, пустяки.

С этого момента слова из пухлых ангелочков, па­рящих в недоступных эмпиреях, превратились в мощные отмычки для сундучков с драгоценностями.

Благодаря этой женщине, которая обращалась ко мне на «вы» и не позволяла себе ни властного тона, ни снисходительного заигрывания, я научилась раз­бираться в собственных мыслях, желаниях, ощуще­ниях. Я научилась формулировать свои идеи, гово­рить от первого лица, выражать собственную точку зрения. Так я обзавелась своим загончиком, своим личным пространством, закрытым для других, кото­рый ни на что бы не променяла. Я с редким усерди­ем его обрабатывала, с наслаждением пахала и сеяла.

Жизнь стала пробиваться изнутри, подготавли­вая почву для будущих вопросов и ответов, надежд и свершений. Внутри меня зарождалась личность, знакомство с которой мне еще предстояло. Я знала, что впереди нелегкий путь, и это меня не пугало.

Сначала она просто ждала его, открытая и улыб­чивая. Она была уверена, что встретит его с минуты на минуту. Он мог показаться из-за угла, окликнуть ее в аптеке или в одном из баров, куда ходили толь­ко иностранцы. На всякий случай она постоянно улыбалась, надевала свои любимые платья, прово­дила по губам помадой, водружала на тщательно причесанные черные волосы большую соломенную шляпу, украшала запястья браслетами, шею – оже­рельем, выставляла на всеобщее обозрение загоре­лые руки и длинные смуглые ноги.

Она ждала.

Она вела уроки, держалась с достоинством, чита­ла ученикам «Хайди», с отсутствующим видом рас­сказывала им о заснеженных вершинах и домиках с резными карнизами, нетерпеливо поглядывая в ок­но. Она выучилась игре в бридж и стала посещать один из местных клубов, где, к своему глубокому ра­зочарованию, обнаружила только стариков и старух с выцветшей от палящего солнца кожей, которые ругались после каждого хода и по многу раз разбира­ли сыгранную партию. Женщины были до неприли­чия накрашены, носили перстни размером с увели­чительное стекло и очки, за которыми проглядывали маленькие ястребиные глазки. Мужчины страдали простатитом и хлебали виски. Их разговоры ее со­вершенно не трогали, она без конца просчитывала в уме свои шансы. Она была красива, очаровательна – зрелая женщина в самом расцвете сил. Судьба сыгра­ла с ней злую шутку, толкнув на брак с недостойным человеком, и, таким образом, осталась ей должна. Ее страданиям не было предела. Она была рождена, что­бы достичь невиданных высот, а вынуждена была довольствоваться малым. Она страдала от того, что дом был слишком тесным, обстановка слишком скромной, от того что ей приходилось делить с сы­ном единственную в их жилище кровать, что комары мешали ей спать и портили цвет лица, что жалованье было маленьким, а навязчивые коллеги обращались с ней слишком фамильярно, делились своими жал­кими мечтами, низкими амбициями и мелочными интересами.

Иногда она просыпалась среди ночи в холодном поту, с бьющимся сердцем и хваталась рукой за гор­ло, будто кто-то пытался ее задушить. А что если га­далка ошиблась? Вдруг она напрасно потратит по­следние годы своей женской привлекательности на этом странном острове, где американцы встречались, прямо скажем, нечасто? Сколько она ни оглядыва­лось, ей так и не удалось обнаружить в поле зрения хотя бы одного. Французов было хоть отбавляй. А вот американцев…

Чтобы хоть как-то утешиться и наполнить жизнь смыслом, она принялась копить деньги. Она так сильно ограничивала расходы, что порою умудря­лась за выходные дни не потратить ни франка. Они с братом автостопом доезжали до пляжа, обедали ба­наном и кукурузно-рисовой кашей, ложились на по­лотенца и засыпали. Каждый мечтал о своем. Мать разглядывала отдыхавшие по соседству семейные пары, мысленно угадывала содержимое дамских су­мочек и мужских кошельков, живо воображала себе их прекрасные начальственные дома с прислугой, белыми скатертями, музыкой, свечами и просторны­ми верандами, где гости со смехом потягивали кок­тейли и обсуждали предстоящее возвращение на ма­терик. Невольно перескочив на сына, ее взгляд затуманивался. Почему он так походил на своего от­ца? Почему все ее дети выросли похожими на шарла­тана, сломавшего ее жизнь? Она отталкивала от себя его локоть, раздраженно отворачивалась, чтобы не видеть его профиля, большого рта, длинного носа, до обидного напоминавших черты человека, которо­го она называла теперь не иначе как цыган. Ее сын давно вышел из младенческого возраста и стал муж­чиной. У него была та же походка, тот же смех. Он так же издевался над ее серьезностью, упрекал за от­сутствие чувства юмора. Вылитый отец. Она пере­стала ему доверять, прятала от него свои сбереже­ния, без конца перекладывая их с места на место.

Она была создана для иной жизни, призвана бли­стать на светских раутах, роскошно одетая и усыпан­ная бриллиантами, в сопровождении высокопоставленного супруга. Она всегда это знала. Она была второй Скарлетт О'Хара. В единственный год ее сту­денчества сокурсники рьяно боролись за право си­деть с нею рядом. Все юноши крутились вокруг нее. Она могла выбрать любого: самого перспективного, самого богатого, самого привлекательного. Ее жизнь могла бы обернуться головокружительным танцем, а не ожесточенной борьбой. Она оказалась матерью-одиночкой, вынужденной кормить семью. Без денег, без связей. Какая жалкая участь! Эта мысль приво­дила ее в бешенство. Она тряслась от безудержного гнева, злилась на весь мир, на всех тех, кто не оправ­дал ее ожиданий, обманул ее надежды. Все мужчины – бездарные нерешительные трусы. Конечно, четве­ро детей – это не подарок! Они наслаждались ее об­ществом, а в последний момент отступали, попросту сбегали. Четверо детей!

Однажды мать прочла во французской газете длинную статью о своей гадалке. Та вдруг стала зна­менитостью, распрощалась со своей невзрачной двухкомнатной квартиркой в восемнадцатом округе и брала со своих клиентов по тысяче франков за пол­часа. У нее консультировался весь Париж. Желаю­щим приходилось ждать по два-три месяца. Мать вос­пряла духом: в тот вечер они с братом отправились ужинать в ресторан.

Она ждала уже целых два года… Осталось потер­петь совсем немного. Гадалка посулила ей идеально­го мужчину, мужчину, о котором можно только мечтать. Игра стоила свеч.

– Чем ты думаешь заняться в будущем? – С очаро­вательной улыбкой спросила она у сына, который си­дел напротив, положив ногу на ногу, уперевшись локтем в колено и уткнувшись подбородком в ла­донь. В точности как отец.

– Я хочу рисовать… Подамся в Академию Изящ­ных Искусств…

– Еще чего, – перебила она, – тоже мне, профес­сия. Ты станешь фармацевтом, ветеринаром или дантистом.

– Как сынок Армана?

– Опять ты об этом? Сколько можно вспоминать эту старую историю? Такое случается со всеми дев­чонками. Когда мне было тринадцать лет, меня тоже преследовал один тип, бросался на меня на выходе из школы в пальто на голое тело и совал под нос свою штуковину. Я рассказала матери, а она в ответ пожала плечами и посоветовала обходить его сторо­ной. Она и не думала за меня переживать, и ничего, я сама разобралась. От этого еще никто не умирал!