Читать книгу "Планета грибов - Елена Чижова"

Когда удается вырваться, приходит, устраивается на кухне. Заваривает чай. Греет руки о чашку. Он не очень-то вслушивается, относится как к неизбежному. Что-то вроде жертвы, которую обязан принести. Однажды сказала: «Я отвлекаю. Тебе надо работать. Но пойми. Для меня наши разговоры – драгоценность. Иногда мне кажется, это и есть самое важное». – «Разговоры? – переспросил обиженно. – Ты хочешь сказать, что я как мужчина…» – «Нет-нет, – она поняла и заторопилась, – это, конечно, тоже. Но дома мне вообще не с кем…»

Конечно, он может понять. Женщины вообще разговорчивы.

Месяц назад, ни с того ни с сего, заговорила о доме престарелых. Он напрягся: неужели сдаст мать. А что потом? Что ей взбредет в голову, когда вырвется на свободу? Предложит сойтись? Навострил уши, но, кажется, она говорила о другом. Где-то прочла: в Европе дома для престарелых устроены замечательно. Старики сами туда стремятся: квалифицированный персонал, общение со сверстниками, уход… И главное, на все это им вполне хватает пенсии. «А у нас… – махнула рукой. – У нас вообще…»

Он кивнул, предполагая, что сейчас она перейдет от общего к частному: мать лежит, никаких сил ухаживать. Но она заговорила о каких-то роковых ошибках, которые нельзя исправить: даже вернувшись в исходную точку, отступив назад. Он не понял, но не стал перебивать: пусть лучше об ошибках, лишь бы не о будущей общей жизни.

«Понимаешь, шаг назад – самый прямой путь. Это… как попытаться сделать вид, что никакой ошибки не было. Я давно думаю об этом. Прямые пути – самые опасные», – вопреки словам, ее голос звучал неуверенно, будто она не знала, в какой точке совершила свою роковую ошибку: родилась от этой матери? Или в стране, где нет нормальных домов для престарелых? Или вообще родилась?

Не стал переспрашивать, но после ее ухода задумался. Осознал как-то очень ясно: ее мать – не идол, рано или поздно умрет. Придется искать слова. Не так-то легко объяснить женщине, почему его устраивает нынешнее положение. В любом случае не хочется ее ранить. Потом, в следующий раз, держался как обычно, но она что-то почувствовала. Последние дни даже не звонила. Или наконец поняла?.. Собственно, поэтому и сказал: да, на месяц, срочная работа, нет, приезжать не стоит. Она бы и так не приехала: три часа туда, три – обратно.

Он дергает одеяло: в том-то и дело, что ничего не поняла. Никогда не поймет. Для нее их редкие встречи – не близость, а отчаянная борьба: с судьбой, пославшей невыносимое испытание, с тоской бессмысленной жизни. «Вернусь, все пойдет по-прежнему. Будет приходить… Сидеть. Вести бесконечные разговоры. Вот именно. Пока не сдохну! – он гасит приступ злости. – Или все-таки решиться и объяснить?.. А что потом? Но где-то же люди знакомятся…»

В прошлом году предложили одну книгу. Он было начал, но отказался: слишком много компьютерных терминов. Герой – лет сорока пяти, почти его ровесник, знакомился в Интернете. В Интернете другие женщины. Нашел подходящее слово: острозубые. Наверняка обманут.

Под животом уже не тлеет. Лежит холодным камнем… В голову приходит еще одна грибная история: про мальчика, который искал себе жену – вбил себе в голову, что его женой станет та, которая съест гриб. Через некоторое время эта девочка действительно является. Мальчик, вообразивший себя будущим мужем, предлагает ей руку и сердце, но тут выясняется, что девочка, съевшая гриб, – его сестра. «Что там дальше?..» – Он пытается вспомнить… не успевает. Проваливается в глубокий сон.

Солнце и луна

(четверг)

Без пятнадцати одиннадцать снял с конфорки почти крутой кипяток. До прихода бригадира еще уйма времени: можно посидеть во времянке, спокойно выпить чаю. Сделал маленький глоток, воображая: вот бригадир сворачивает с Еловой, движется в его сторону, осматривает дома. Ищет самый последний… «А если не дойдет? Если ему покажется, что последний – соседский, спросит, соседи скажут: никого нет…»

Отодвинул от себя недопитую чашку.

Улица, идущая вдоль кромки леса, была пуста. Если не считать чьих-то детей, которые играли у поворота на Еловую – то забегали в лес, то с визгом выскакивали обратно. Мельком подумал: «Странная игра… Мы в свое время играли в осмысленные игры…» Если бы не детские крики, скорей всего, дошел бы до угла. Но теперь остановился и сел на бетонные плиты. Дожидаясь появления бригадира, время от времени поглядывая на часы.

Минуты шли, но как-то неравномерно: то вытягивались, то, словно сбившись в стайку, делали короткий рывок.

Через час, ровно в полдень, посмотрел в небо. Огромное солнце стояло над верхушками елей. Солнечный диск был очерчен до странности четким контуром – будто элемент витража, выполненного на матовом стекле. Он отвернулся, чувствуя обиду: те, с кем он договаривался, взрослые люди, если что-то изменилось, должны были позвонить, поставить его в известность, назначить новый срок. «Господи… Телефон… Там, на тумбочке».

Ринулся обратно, одним духом одолел ступеньки. Так и есть: пропущенный вызов. На звонок откликнулась вчерашняя женщина-диспетчер. Ее голос он узнал сразу.

– Здравствуйте. Это… Я вчера… Мы договаривались, на одиннадцать, по поводу замка. Кажется, вы звонили…

– Ну естественно. Должна была убедиться…

– Убедиться? В чем?

– Что вы ждете, – голос звучал уверенно. – А то бывает – вызовут, а потом чинят сами. Или еще кого-нибудь вызовут. Или вообще… На озеро уйдут. Или в лес.

– Но мы… Я же разговаривал с бригадиром. Мы условились. Ровно в одиннадцать, – теперь уже упавшим, виноватым голосом. – Я ждал.

– Надо было подходить к телефону, – она ответила твердо. – Если ждут – подходят.

Он почувствовал легкое головокружение: женщина-диспетчер говорила как жрица, знающая все оттенки ритуала, который он по невежеству нарушил.

– И что теперь делать? – признавая свою вину, он вздохнул.

– Сегодня бригадир уехал. На объект. Ждите завтра. В это же время.

– Да-да, спасибо, – он поблагодарил трубку, уже немую и глухую.

Зачем-то вернулся во времянку, виновато оглядел неприбранную посуду и поплелся на чердак, отлично понимая, что сегодняшний рабочий ритм непоправимо нарушен: «Но что-то же надо… Не сидеть просто так…»

Печатал, чувствуя в пальцах приятную легкость: текст двигался будто сам собой. Если что и вызывало сомнение, то, пожалуй, расположение кресел: в предшествующих сценах кресло капитана стояло на цент-ральном помосте, теперь почему-то сместилось в левый верхний угол – во второй главе на этом месте находился открытый люк. Через который они, собственно, и влетали. «Небрежность автора или какой-то тайный замысел?.. Капитан что-то чувствует, но не может объяснить. Или не хочет… – Попытался представить себя членом команды. – Положим, я замечаю, что капитан висит над люком… Ну и что? Как – что! Открытый люк – опасность».

Вышел из-за стола и подошел к открытому люку, будто чердак – при определенных условиях – мог стать моделью космического корабля. Заглянув вниз, почувствовал головокружение. От греха подальше отступил на пару шагов. «В моем случае – понятно. Лестница слишком узкая, приходится спускаться на ощупь, спиной. Когда не видишь ступеней, в любой момент можно потерять точку опоры. Но автор – немец. В немецких домах не бывает таких лестниц, никто не спускается спиной…»