Читать книгу "Путь Мури - Илья Бояшов"

– В чем же дело? – спросил Мури, успокоившись и переставая выгибать спину. – Почему же тогда ты здесь, а не там?

– Я очень смышлен, – продолжал пес, словно не слыша вопроса. – Это наследственное. Отец мой – потомственная овчарка, мать, правда, не очень чистых кровей – помесь колли с дворнягой, но все же весьма умна и по сей день, несмотря на дряхлость, сторожит овец. Разумеется, эта моя особенность не скрылась от глаз профессионалов. В милях трех отсюда, в ближайшем городке, остановился бродячий цирк. Не буду объяснять тебе, что это такое, но еще вчера пожилой и толстый господин, чрезвычайно серьезный, который является у них клоуном и фокусником, подозвал меня к своему фургону, долго рассматривал, а затем пригласил к себе. Я, разумеется, отказался, несмотря на аппетитную колбаску, но понял, что он во мне заинтересован… Еще ранее, пару дней назад, я пробегал мимо этого табора, и тот же господин угостил меня остатками весьма недурного гуляша. А вчера сказал открытым текстом, что ему позарез нужна собака для номера, да чтоб была сообразительна, как дворняжка! Уж он меня осматривал – и за ушами, и спину. Даже зубы я ему показал, но не заскочил в фургончик, чему этот клоун здорово огорчился. Он все повторял, что вот как раз я-то по всем параметрам и по характеру гожусь для цирковой жизни. Знаю, что, стоит мне только прибиться к этим циркачам, все пойдет как по маслу! Конечно, придется поработать высунув язык, но нюхом чую – тот господинчик не злой человек. Так что могу повидать мир и себя показать на арене. Можно ведь даже прослыть знаменитостью! И когда одряхлею, меня наверняка не выбросят, корка хлеба всегда найдется.

– Ступай в цирковой фургон! – сказал Мури.

– Есть еще и одна старушка, правда, песок из нее сыпется, но лет десять еще протянет, – задумчиво сказал Адольф. – Уж сколько раз она меня кормила да уговаривала остаться. Старушонке совсем некуда деваться, она одинока: она меня и в дом готова взять – можно лежать около печки целыми днями да бока себе почесывать.

– Почему ты еще здесь? – удивлялся кот. – Все ли в порядке у тебя с головой?

Адольф добродушно оскалил клыки, с которых капала безобидная слюна.

– Вот ты! – воскликнул он наконец. – Конечно, я уверен – ты из тех котов, кто неспроста подался в дорогу. И уж точно тупо спешишь к чему-то одному. Альтернатив для тебя не существует… Впрочем, таких, как ты, большинство! Несетесь сломя голову. Я же, сидя здесь, под этим жалким навесом, нахожусь на вечном перекрестке. Сойдусь с циркачами – это одно! Подамся к старушке – судьба сложится совершенно иначе. Возможность выбора – вот что держит меня. Поэтому я никогда не уйду отсюда ни на север, ни на запад, ни на юг. В отличие от тебя, устремленного к одной жалкой цели, я вижу их великое множество. Отправиться же по всем этим дорогам одновременно и одновременно выбрать себе тысячу судеб попросту невозможно! Это значит, что я буду вынужден разорваться на миллионы «я». Поэтому предпочитаю полное бездействие.

– Ты болен! – убежденно воскликнул Мури. – Я совершенно отказываюсь тебя понимать. Какое мне дело до бесконечности всяких там выборов, когда мне нужен один дом и один плед?

– Куда тебе понять! – саркастически воскликнул этот Буриданов осел. – Твое счастье, что ты об этом даже не задумываешься. Увидеть одновременно все пути, все судьбы – не для таких, как ты, суетных бродяг, для которых весь мир клином сошелся на какой-нибудь одной, не сомневаюсь, ничтожной мелочи!

– То, к чему я стремлюсь, не мелочь! – огрызнулся кот.

– Да ну? – отозвался философ. – Если бы ты хоть раз действительно задумался над моей проблемой, сделал бы ты хотя бы один, пусть даже самый малюсенький шажок?.. Быть центром, от которого разбегаются все пути, быть истинным Хозяином, упиваться возможностью в любой момент отправиться либо по одной, либо по другой дороге – значит лежать здесь, под навесом, и точка. Ничего другого не остается.

– Я предпочитаю действие, – отвечал Мури.

– Разве осознавать все свои возможности – не действие?

– Послушай! – прервал дискуссию кот. – Как я понял, твой путь начинается здесь и заканчивается здесь же. Что возразить на это? Возможно, это и здорово, но мне пора в дорогу. Дождь закончился, я достаточно отдохнул, а посему прощай!

Мури добрался до Варшавы, а кашалот, находясь под созвездиями Тропика Рака в двухстах милях от Мехико, начал свой пятидесятый круг.

В пятидесятый раз направляясь на север, кит потерялся в самой большой пустыне на свете. Через месяц совсем недалеко от Сан-Франциско с лайнера «Австралия» команда и пассажиры имели возможность наблюдать любопытное зрелище. Прямо по курсу корабля из обильной пены появилось огромное тело Дика. Он плыл в окружении китов поменьше, приставших к нему в пути. Вся эта компания, отфыркиваясь и показывая хвосты, некоторое время поднимала буруны с левого борта «Австралии». Капитан в угоду публике приказал сбавить ход. Зрители топтались на палубе, пока окончательно не стемнело и стюарды не принялись разносить фирменный грог, больше известный под названием «огненная джига». Во всех динамиках певица Линда Проути запела известный шлягер 1994 года, в котором были и такие слова:

Приюти-ка меня в своей утробе,

Как собрат твой Иону,

Мой ласковый Моби.

А Дик продолжал юбилейный пробег!..

Снежные грозы, которые успели покрасить Аляску самыми совершенными в мире белилами, застали кашалота в проливе Королевы Шарлотты. Оттуда уже убрались морские свиньи. Впереди маячили тоскливые в своей полной пустоте острова Берингова моря – котики тоже отправились в собственное путешествие по проливам. У этих пройдох народились детеныши. Пробуя свои силы, неуверенно рыская в открытом море, маленькие бедолаги погибали тысячами, и их серебристые тушки, облепленные водорослями и песком, прибой то и дело выбрасывал на берег. Но они тоже куда-то стремились! Опытный Дик шел на север, несмотря на то, что целые полчища буревестников уже покидали эти бесприютные места. За кашалотом, словно мантия, тянулся след поднимаемого со дна ила. Кит не спешил, хотя оставаться в северных илистых водах было небезопасно – то здесь, то там уже качались первые льдины.

Новый 1995 год он встретил в бурлящем беспокойной жизнью Желтом море. Он успел обогнуть Курильские острова, обогнать с дюжину бессмертных китайских джонок и в обычном, сладостном одиночестве, приподнимая над водой голову, которая не могла не вызывать уважения морских львов и тюленей, наблюдал полуслепыми глазками облака над корейскими берегами. В этих местах Дик то и дело сталкивался со своими сородичами – с полосатиками, синими китами и прочей разнопородной братией, которую объединяли в одно целое лишь предки, древние, как джонки. Полосатики и нарвалы были с ним не особо разговорчивы. Впрочем, и сам Дик прослыл молчуном, вызывая у попадающихся навстречу коммуникабельных дельфинов вполне понятное раздражение. На все вопросы любознательных болтунов кашалот отвечал только вдохом и выдохом и направлялся к очередному закату, ни о чем не думая, чем наверняка бы вызвал восхищение канувшего в Лету расстриги Юя!