Читать книгу "Путь Мури - Илья Бояшов"

Имеющим путь, как равно и тем, кто не имеет его, посвящается.

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПЕРЕЙДЕМ К ПУТЕШЕСТВИЮ МУРИ, СТРАНСТВИЯМ КАШАЛОТА, МАРШУ ЛАНГУСТОВ И КАНАТОХОДЦЕВ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВОСПОЕМ ГИМН ДВИЖЕНИЮ, НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ИСТОРИИ. ПУСТЬ ЧИТАТЕЛЬ ПРОСТИТ СТОЛЬ ДЛИННЫЙ ПРОЛОГ, НО ДЕРЗНЕМ ХОТЯ БЫ КРАТКО ПРОЙТИСЬ ПО ВЕКАМ.

Древние не признавали топтания на месте. Конфуций и Лао-цзы утверждали путь постоянно. «Дорога, дорога, а что еще кроме дороги?» – неоднократно вопрошал поэт и философ Чу Го. Ученый не считался ученым в царстве Ю, если не преодолевал по горным склонам и тропам хотя бы сто ли от одной до другой стражи. Весьма любопытен диалог небезызвестного даоса Лин Пэня со своим, по всей видимости, достаточно образованным слугой. По Лин Пэню, уже чуть ли не с материнской утробы родители и наставники должны внушать ребенку – его ожидает бесконечность странствия. Но ни в коем случае будущего странника не должно пугать слово «бесконечность». Жизнь есть вечный марш от одной точки пространства к другой, во время которого благородным мужем и приобретаются знания, умения и навыки – от способности ловить бабочек, не повреждая пыльцы крыльев, до возможности владеть мечами Цзу. Любопытно, что Лин Пэнь не ограничивал дорогу только лишь горами и долинами царств Ю и Вэй. По глубокому убеждению этого космополита, странник, достигший границ государства, не имел права останавливаться и просто обязан был достичь и «границ Неба». Следует напомнить: Лин Пэнь являлся горячим сторонником «умозрительных путешествий», то есть попросту медитаций.

Странно, но, перечеркивая все китайские традиции почтительности, его слуга достаточно смело подверг сомнению постулат о бесконечности странствий. Уподобив благородного мужа пущенной стреле, он рассудил, что рано или поздно стрела попадает в цель, а значит, останавливает полет. Лин Пэнь не согласился и побил молодого человека посохом. Однако вопрос, поставленный юношей, перерос в ожесточенную перепалку двух знаменитых древнекитайских школ – Чин и Баго. Основатели Чин, прямые последователи Лин Пэня, провозгласили свой единственный постулат: «Дорога, и ничего кроме…» Любой вступающий на путь «сотен открытий» должен полностью отдаваться «великой красоте бесконечности». (Медитация для выхода за «всяческие пределы» была при этом обязательна.)

Их оппоненты яростно протестовали против подобных перспектив. Патриархи школы Баго указывали прежде всего на неизбежный конец пусть даже самого длительного путешествия (стрела рано или поздно достигает цели). Самой главной целью эти прагматики объявили «внутренний путь самосовершенствования благородного мужа», который рано или поздно должен привести к «божественному состоянию».

Озлобленная полемика двух школ прервалась в пятом веке. Что касается Чин, ее бывший адепт по имени Юй, найдя достаточно сторонников среди «тупоголовых» (презрительная кличка, прилепившаяся к его ученикам), начал по-своему трактовать идею бесконечного странствия. Юй призывал относиться к понятию Пути исключительно практично – благородный муж должен путешествовать в самом прямом смысле этого слова, надевая сандалии, соломенную шляпу и отправляясь за порог с котомкой. Всякие же «умозрения», с точки зрения Юя, – ересь, не имеющая ничего общего с истоками учения. По Юю, последователи Чин обязаны постоянно находиться в дороге, не оставаясь в одном месте более трех дней, и уж если им суждено умереть, то сделать они это должны непременно с посохом посреди тракта. Юй объявил врагами всех тех, кто пытался подвести под совершенно обыкновенные путешествия хоть какую-то философскую основу. «Иди не думая!» – вот его лозунг. «Тупоголовые», толпами наводнившие Китай, внесли серьезную сумятицу в учение школы. Дело осложнилось тем, что многие из учеников Юя, находясь в «бесконечном движении», принялись заниматься неприкрытым грабежом и наводили ужас даже на монахов Шаолиня. К концу пятого века они стали настоящим бедствием для власти и жителей. Известно о нескольких карательных походах, наиболее успешным из которых явился поход против «тупоголовых» в провинции Сычуань. Там шайки были рассеяны, а их предводителя наконец-то четвертовали тупыми ножами. Как это и бывает, гонения властей распространились затем и на совершенно невинных представителей теории «вечного странствия». Вскоре с ними было покончено.

Впрочем, конкурентов ждали собственные потрясения. Некий Ду Пин принялся утверждать: истинным концом всех путешествий является достижение не «внутренней», а совершенно земной и конкретной цели. Последовало изгнание еретика. Ду Пин иммигрировал на остров Хонсю и развернул активную деятельность среди местных аборигенов. Он был не чужд поэтичности, утверждая, что для одного конец пути – это сакура в горах, для другого – хижина, которую пришедший в нее уже никогда не покинет. Правда, попытки Ду Пина набрать учеников оказались безрезультатными, хотя в ранних японских хрониках можно отыскать следы подобного сектантства. Так, одним из упоминаний является несколько строк о том, что некий Акава из Нагои объявил целью всех своих странствий куст жимолости у заставы Танага, о чем громогласно объявлял собравшейся толпе. Это курьезное упоминание – одно из немногих сохранившихся – свидетельствует о немногочисленности последователей Ду Пина. К шестому веку уже ничего не слышно и о самой школе!

Философия древнекитайских «странников» неожиданно привлекла арабов. Те раздули ее уже затухающий огонь с чисто аравийским темпераментом. Дервиши моментально разделились на «бесконечников» (звездолюбы) и «конечников» (болиголовы). Практика звездолюбов повергла в ярость правоверных халифов. Однако, несмотря на преследования и казни, призывы оставить насиженные места ради «бесконечного странствия» взбудоражили весь Халифат. За смутьянами следовали огромные толпы поклонников. В Дамаске начались настоящие волнения после попыток остановить одну такую колонну. Власти можно было понять – пустели целые города, повсюду население бросало дома и наделы и оставляло ни с чем сборщиков налогов. Зато дороги были забиты нищими, которые в поисках пропитания не гнушались грабежами целых караванов.

Болиголовы представляли еще бульшую опасность, ибо объявили о некой «стране Солнца», лежащей по другую сторону Кавказских гор. Конечно же, в той стране не было ни богатых, ни бедных и начисто отсутствовали такие понятия, как «мытарь» и «палач». Дело оставалось за малым – переселиться в Утопию. Стоит ли говорить, что после столь явно обозначенной цели из голов последователей учения отчаявшиеся каратели сооружали целые пирамиды.

Пожалуй, один лишь Гарун аль-Рашид на удивление мягко относился к возмутителям арабского спокойствия. Достоверно также известно о пристрастии Аль Муххамеда Бен Адена, близкого друга этого багдадского халифа, к философии звездолюбов. В трактатах «О благодати Аллаха» и особенно в своей бессмертной «Хивинской Розе» врач и философ трогательно относился к святым безумцам, готовым «перелетать со звезды на звезду подобно тому, как мотыльки порхают с цветка на цветок».

К прискорбию современных исследователей, ненависть к «бесконечникам» со стороны твердых сторонников шариата привела к тому, что к тринадцатому веку о них остались лишь туманные воспоминания и трогательные легенды. Не сохранилось также ни одного источника, хоть как-то объясняющего, какую страну имели в виду болиголовы под понятием «земли Солнца». Впрочем, энтузиасты не теряют надежды когда-нибудь разыскать в рукописной пыли библиотек Дамаска или Каира отрывки их загадочного трактата «Истинность самаркандского каравана», в котором прямо говорится о тайных подземных ходах, уводящих в «землю обетованную».