Читать книгу "Княжна Тараканова - Фаина Гримберг"

Он говорил ей «ты», но в этом его «ты» не слышно было обыкновенного пренебрежения, с каким господин может обращаться к служанке. Нет, Франк говорил ей «ты», как взрослый добродушный мужчина может говорить «ты» прелестной и умной девочке…

Франк энергически подвинул к инструменту небольшой стул и присев рядом с ней, стал наигрывать мелодию, в которой тотчас проступал легкий прерывистый ритм… Елизавета бросила руки на колени. Усилием воли она заставила себя избавиться от неприятного ощущения скованности и сидела свободно, откинувшись на спинку стула, обитую плотным зеленым шелком…

Франк доиграл веселый танец, поднялся, произнес уверенно по-мужски и весело:

– Вот так!..

Затем он резко отодвинул стул от инструмента, улыбнулся ей живо и вышел из комнаты. Зубы его были не очень хороши…

Он ни о чем не спросил ее…

Но в другой раз она выходила из гардеробной княжны и вдруг увидела его в коридоре. Она присела в легком поклоне. Он сделал неопределенный жест, будто собирался махнуть рукой. Она теперь стояла прямо и смотрела косыми глазами странно иронически. Он спросил с видом рассеянности, очень доброжелательно, но и чуть снисходительно, кто она… Ей почудилось мгновенно, что она таинственна, что в ее судьбе, в ее происхождении заключена некая запутанная и важная тайна. Она ответила не сразу, потом уклончиво сказала, что она сирота. Он быстро улыбнулся и кивнул…

* * *

Спустя еще несколько дней состоялось торжественное венчание Франка и княжны в соборе святого Доминика. Елизавета впервые увидела маятник Фуко.

Свадебные торжества продлились почти неделю. Затем вереница экипажей, сопровождаемых конной охраной, покинула Львов. В одной из карет, среди баулов, узлов и нескольких ящиков со свечами сидела Елизавета. Она не была грустна, ей не жаль было покидать город, где она многое пережила, перечувствовала. Напротив, ее тянуло увидеть новое, неведомое… Она старалась не думать о Франке, но невольно то и дело возвращалась к мыслям о нем. Ей смутно представлялось, что он, такой сильный и, должно быть, влиятельный человек, устраивает каким-то образом ее судьбу. И вот уже ее судьба становится блистательной… Ведь он почти тотчас устранил все препятствия на пути к его браку с княжной!.. Воображая смутные картины своей грядущей блистательной жизни, она мгновенно ощущала некоторое изнеможение, странную истому… И быстро выпрямляла спину и гнала прочь все эти смутные видения. Но они, едва отлетев, прилетали, коварные, вновь и окружали ее маревом блеска… Собственно, она вовсе не была, никогда не была алчна. Это может показаться едва ли не парадоксом, но она не стремилась к богатству. Она всего лишь не могла смириться с прозябанием серым, которое приготовила ей судьба. Она тянулась, стремилась к полноте бытия, она искала эту полноту бытия…

Варшаву она увидела такою блестящей, живой, таким уже столичным городом Европы. Разбежавшийся по обоим берегам Вислы город был куда больше Львова. Здесь Франк и его молодая жена повели истинную светскую жизнь, с чередой приемов и пышных балов. В первой половине дня Фелиция выезжала в щегольской карете на прогулку в Иерусалимские аллеи. Королевский замок также не был закрыт для четы Франков. Они бывали на четверговых обедах, введенных новым королем, и в его летней резиденции Лазенки…

Однако жизнь Елизаветы оставалась прежней. Она, впрочем, успела наловчиться быстро одевать свою госпожу, затягивать шнуровку, застегивать пуговки и подавать флаконы. Был нанят новый штат прислуги. Под жилье девушке отведена была достаточно пристойная комната, но снова эта комната находилась высоко, только узкая деревянная лестничка отделяла эту комнату от чердака. Елизавета казалась молчаливой и даже и диковатой. Теперь она редко имела возможность беседовать со своей госпожой. Однажды она расслышала, как в спальне Франк и Фелиция спорили, но о чем, девушка не сумела разобрать, они слишком скоро говорили по-французски.

Ее отпустили на целый день, на пасхальное гулянье. Она каталась на карусели и на качелях, бродила в толпе веселых горожан-простолюдинов. Пустилась вместе со всеми отплясывать оберек. Затем какой-то парень попытался взять ее под руку, она вывернулась. Он говорил напористо, уговаривал, обещал купить медовую коврижку. Она шла все быстрее и быстрее, потом побежала, завертелась в толпе. Он потерял ее… Она свернула в переулок, быстро шла по мостовой, по темным неровным булыжникам. Двухэтажные дома остро уходили вверх… Она пошла медленнее и вспомнила Михала. Она улыбалась и подумала, что вспомнила Михала как раз потому, что ведь это Михал покупал ей коврижки, и даже, кажется, даже, кажется… Когда покупал?.. Она видела сегодня людей, довольных своею жизнью вполне. Но она не могла оставаться среди этих людей. Она должна была уйти от них, подняться выше, туда, где было больше полноты жизни! Она никогда не была наклонна к ханжеству, поэтому она и не верила в пресловутую, воспетую иными поэтами и авторами романов, разыгранную на оперных подмостках возможность жить полной, богатой мыслями и чувствами жизнью, и – самое важное! – богатой, обильной впечатлениями жизнью, да, вот такой жизнью жить, обретаясь почти на дне, в толпе этих самых простолюдинов, мелких торговцев, мастеровых и служанок… Нет, нельзя было, обретаясь среди них, в их среде, жить полной жизнью, нет! Надо было набирать полную грудь воздуха и устремляться вверх, вверх!..

* * *

Елизавета видела, что Франк и его молодая жена не только предаются светским удовольствиям, но и заняты некоторыми весьма серьезными делами. Иногда в доме устраивались приемы совершенно интимные, приезжало несколько человек, сидели подолгу в кабинете Юзефа Франка, среди гостей бывали и женщины. Кажется, Фелиция стремилась играть роль посвященной, но делала это с большим тактом. Женщины признавали ее главенство, большую роль здесь играло, конечно, ее супружество с Франком…

В Варшаве Юзеф не обращал внимания на Елизавету. Порою ей хотелось нарочно попасться ему на глаза, она бранила себя за это и нарочно стремилась прятаться от него. Однажды она поняла, о чем спорили Франк и Фелиция. Молодая женщина хотела привлечь Елизавету к участию в тайных собраниях. Девушка была тронута; было приятно услышать похвальные слова о себе. Она припала к двери, положила ладонь на гладкую поверхность полированного дерева, теплую розовую девичью руку… Франк возражал молодой жене. Он говорил, что Елизавета слишком много думает о себе и не имеет в своей душе способности сильно привязываться к людям или к важным делам… Его мнение раздражило девушку. Она подумала с досадой, что эта самая способность привязываться означает на самом деле всего лишь наклонность к подчинению… «Да, я не склонна подчиняться кому бы то ни было! Я это поняла в монастыре. Я пыталась подчиняться монастырскому укладу во имя моей попытки искренне поверить в существование Бога, которому, в свою очередь, возможно подчиниться безоговорочно! Но нет, я не хочу подчиняться даже выдумке о Боге, даже выдумке о возможности создания, созидания некой единой для всех веры!..»

* * *

В то утро Фелиция уехала. Проводив госпожу, Елизавета побежала к себе и смотрела из высокого оконца, как выезжает из ворот нарядная, украшенная голубыми кружевами карета. Девушка высунула голову наружу и видела фасад богатого жилища, дворца, в сущности. Фасад был оснащен лепниной еще более обильно, нежели в доме львовском. Ветерок взвил кончики косынки на шейке девушки.