Читать книгу "Мой друг - предатель - Сергей Скрипаль"

– Серый, ты как?!

Не успеваю ответить, рядом плюхается Узбек:

– Ай, шурави, ай, красавчик!

Дизель тоже уже рядом, мнется, не знает, что и сказать, просто хлопает меня по плечу рукой, цокает языком.

Подбегает ротный:

– Чего расселись? Пошли внутрь!

Парни исчезают. Кулаков садится рядом со мной:

– Ну, ты как?

Я неопределенно пожимаю плечами, морщусь, чувствую саднящие царапины на спине. В голове устойчивая пустота, вселенский вакуум, только слегка звенит что-то. Может, получил контузию? Из дрожащего марева наплывает фигура Лехи, на ходу кивает мне и исчезает где-то справа.

Капитан вынимает из «лифчика» пачку «Мальборо». Ого! Срывает с нее целлофан, комкает пальцами фольгу из внутренностей пачки, протягивает мне сигареты. Я тянусь рукой, но пальцы сильно дрожат, бесцельно бьются о картонку. Николаич вытягивает зубами сразу две сигареты, на секунду останавливается, услышав выстрелы из дота, и успокоенно прикуривает от зажигалки, распространяя запах бензина. Втыкает одну «мальборину» мне в уголок рта. Я благодарно закрываю глаза и бормочу:

– Товарищ капитан, а старшина наш – сука! – показываю уставшими, воспаленными глазами на свои вытянутые ноги и ботинки на них.

Кулаков вздрагивает, с шумом выдыхает ароматный дым, смотрит на ботинки и начинает ржать. Интересно, а чего тут смешного? На правом ботинке зияет огромная дырка на носке. Подошва оторвалась ко всем чертям, демонстрирует всему миру мой носок с прорехой на большом пальце. А ведь я столько времени угробил на обувь! Неделю назад обратился к старшине, старшему прапорщику Губенко – вот, мол, нет никакой возможности воевать в такой обуви. Демонстрировал ему изношенность ботинок, показывал, что даже и пришить подошву не к чему, ранты истерлись на нет. Губенко обещал помочь, подобрать что-то. Ушел в свою палатку-каптерку, пропадал там минут пятнадцать. В норке Губенко мало кому удалось побывать, да если б кто и побывал в этом царстве вечной тьмы, мало что мог рассказать. Наш старшина – настоящий старшина, как называл его Кулаков. Губенко раздобыл где-то некое количество арматурного прута, сам спроектировал и сам же сварил из него огромный куб, этакий решетчатый, причем ячейки-клеточки были не более трех сантиметров, так что даже если что-то и углядит тать, разрезав палаточную ткань, то вытянуть никак не сможет. Куб, он и есть куб, хоть с какой стороны посмотри, даже и подкопаться бесполезно, поскольку все грани геометрической фигуры абсолютно одинаковы.

Вынес мне старшина обувку. Носки ботинок завернулись вверх явно лет с пяток назад, кожа потрескавшаяся, негнущаяся. Отказался я тогда от подарка прапорщика. Хрен с ним, как-нибудь в своих похожу еще. К обуви мы всегда относились серьезно. Ноги в горах – это жизнь. Новую пару ботинок обязательно проваривали в котле с рыбьим жиром. Ну, да, запашок еще тот стоял и при варке, и от прокипяченной обуви, но зато никакая горная роса, никакая речная переправа не была страшна таким ботинкам. Кожа становилась мягкой, эластичной, отбрасывала влагу, стоило только протереть тряпкой, как ботинки становились сухими.

Впрочем, если бы не замполит, майор Дубов, и не масса проверяющих из штаба ОКСВА и ТуркВО, мы бы горя не знали и в кроссовочках. Вот ведь удобная обувь. Мягкие, легкие, не скользят по мокрому камню или траве. Красотища. Только нельзя их носить, вот в чем штука. Вернее, можно, но нельзя, чтобы политическое руководство видело такое вопиющее нарушение уставных норм. Армия на то и армия, чтобы многое неудобно было, зато – по-уставному. Так что летели наши «Ботас», «Пума», «Ромика» и «Адидас» в разрубленном виде в мусорные кучи, которые с одобрения Дубова поливались керосином и поджигались руками нарушителей формы одежды, то есть нашими руками.

Год назад получили с мужиками новые ботинки. Говорят, что фасоном они очень уж похожи на зэковскую обувь. Не знаю, не видел, сравнивать не с чем, да и не хочется, честно говоря. Только думается, что фасончик все же изменить требовалось. Человек за решеткой разве истопчет за пару месяцев новые ботинки? Куда он в них ходит? На прогулку, в промзону? Разве что в побег бездумно в них уйдет, да и то при первой возможности сменит на что-то другое. А у нас обувка на полгода выдается, носи до срока, хоть тресни. Только далеко не факт, что через полгода получишь новые ботинки. В лучшем случае старшина подберет что-то из своих запасов, менее заношенное, чем у нас, и не такое рваное, залатанное. Интересно, в армии вообще бывает новая обувь?!

Так что пришлось мне провозиться со старыми ботинками довольно долго. Искал дратву, у старшины оказалась только шелковая нить. Тоже мне, хваленый рачительный хозяин! Нашел у ребят из зенитного дивизиона. Прошил несколько раз те места, где ботинки вот-вот могли порваться. Наклеил на подошву клеем БФ несколько кусочков матерчатой наждачки – хоть как-то будет цепляться, если что. А то подошвы истерлись до такой степени, что скользили даже просто по сухому камню. Да и наплевать – взял бы с собой «на войну» кроссовки, не впервой ведь таскать в рюкзаке, переобуваться, как только скроешься с глаз Дубова, ну и перед возвращением прятать. Только не в этот раз. Тут уж замполит был принципиален во всем. Ожидался приезд к нам в полк больших звезд, чуть ли не из самого Минобороны. Вот и ушли мы в уставном прикиде воевать, мать его!

Кулаков отсмеялся, хлопнул меня по затылку ладонью, сунул еще одну сигарету, взамен сгоревшей до фильтра.

– Ты, Серега, ни хера не мыслишь в тактике! Сколько учить можно: перекатами нужно, бежать под разными углами, менять бег… – Он замолкает, явно читая в моих глазах: «Да пошел ты, товарищ капитан!» Еще раз шлепает ладонью, теперь уже по макушке раскаленной солнцем каски. – Ладно, отдышись и дальше пойдем.

Только теперь я успокаиваюсь; нервная дрожь уступает размягченности тела, ноги становятся ватными, руки едва слушаются. Вытягиваю изо рта свежеприкуренную сигарету, недоумеваю, когда это она истлела до фильтра, а я так и не насытился никотином. С удивлением вижу след ожога на ребре правой ладони, вспоминаю, что ожегся о пулемет духов. Запоздало дую на покрасневшую кожу, чувствую, что болит серьезно, сукровица и прозрачная жидкость выступают на ладони. Блин! Тянусь к «лифчику», чтобы вытянуть бинт. Ага… какой лифчик? Я же его вместе с броником оставил там, за камнем. А вот фляжка со мной. Снимаю ее с ремня, отвинчиваю крышку, резко втягиваю воздух в себя, когда касаюсь парусинового загрубевшего чехла обожженной рукой, чертыхаюсь и пью заваренную на верблюжьей колючке противно-теплую воду.

«Ха, а ведь дедовщины никто не отменял», – как-то равнодушно думаю я. Вижу, что ко мне вновь подходит Дизель, притащил мой бушлат, разгрузку и бронежилет. Протягивает гранату, что лежала в моем укрытии, и пачку «Охотничьих».

– Ташакур, Сержик! – киваю ему. – Спичку дай.

Наконец-то ощущаю в легких крепость табака, закрываю глаза, глубоко затягиваюсь. Все, надо собраться, а то так и не доживу до родительских пельменей, шлепать нам еще далековато. Скептически смотрю на ботинок, куда уж в нем дойдешь!