Читать книгу "Станция Бахмач - Исроэл-Иешуа Зингер"

— На полях нашли, товарищ командир, на дороге, — лепетали крестьяне, выкладывая груду боеприпасов, — всякие разные солдаты проходили и оставили, вот те крест.

— Знаем, знаем, — отвечал Фрадкин, смотря на них острым, буравящим взглядом. — Всё несите, если мы сами найдем, хуже будет.

Крестьяне не заставили себя упрашивать, и за легким вооружением последовало тяжелое — ржавый ящик с патронами и даже легкое орудие.

— Тоже в полях нашли? — спросил Фрадкин.

— Нет, батюшка, это мы у отступающих австрияков купили за хлеб и молоко.

— Зачем же вы это купили?

— По дешевке предлагали, за целую пушку австрияки всего пару караваев просили. Мы подумали: пусть стоит во дворе. В хозяйстве все может пригодиться.

Фрадкин велел своим бойцам забрать оружие и отдал крестьянам новый приказ:

— Теперь, братцы, тащите живую контрабанду. Сколько там времени осталось?

Крестьяне снова принялись осенять себя крестом и божиться, что ни о чем таком они не слышали, ничего такого не видели. Фрадкин остановил их:

— Вспоминайте, братцы, хорошенько вспоминайте, и сразу же отыщется. Скоро время выйдет, и я прикажу выводить ваших коровушек.

Крестьяне стали переглядываться. Фрадкин перехватил их взгляды.

— Бедные крестьяне, у которых только одна корова, встаньте отдельно, — приказал он.

Целая ватага крестьян со своими женами вышла из толпы и отошла в сторону. Фрадкин повернулся к ним.

— Однокоровные, слушай меня, — сказал он, — если у этих, у богатых, сведут по одной корове со двора, у них все равно останется довольно. Если же у вас увести последнюю скотину, вы останетесь ни с чем. Поэтому мой вам совет: выкладывайте. Вы знаете, кто в этом стаде паршивая овца.

Однокоровные закачали головами. Вдруг один из них, тот исхудалый и в латаной одежде, которого богатеи назвали «свиным ухом», вышел вперед и ударил себя кулаком по впалой груди.

— Товарищ командир, я не дам, чтобы у меня из-за этих сукиных детей отобрали коровушку, — закричал он. — Из-за одной паршивой овцы запаршивеет все стадо. Я все как есть скажу, вот те крест…

Тут он заломил шапку на голове и вытянул свой грязный палец в сторону богатых.

— Вот он, гвардеец Митьки Баранюка, — показал он грязным пальцем, — от него и таких, как он, житья нет в деревне. Вот этот, Михайла Гук, в страхе всех держит с тех пор, как с войны пришел. Мне теперь все равно. Хватит терпеть, братцы…

Тот, на кого он указывал, с чубом вместо лба, в красной рубахе поверх синих солдатских рейтуз, стоял, выпучив тупые водянистые глаза и раскрыв рот, полный больших, лошадиных зубов. Фрадкин решил вывести его из этого столбняка.

— Выведите эту орясину, — сказал он солдатам, — и обыщите его дом. Хорошенько обыщите, комнаты и амбар, стойла и чердаки. Даже в стогах посмотрите.

Мужик с чубом вместо лба молчал. Его открытый рот с торчащими наружу зубами не двигался. Он молчал, а его бабенка вопила. Остролицая, с выпирающим животом, на сносях, она тут же начала рыдать и заходиться криком, острым, как она сама.

— Ой, судьбинушка моя горькая, — вопила она, — ой, да что ж я за несчастная!

Вдруг она перестала ломать руки и набросилась на исхудалого мужичка, который показал на ее мужа.

— Врет он, свиное ухо, — выкрикивала она, — это он за то, что мы у него свинью отобрали, которую он пустил к нам в огород. Скажи, муженек, соколик мой, что ты ни о чем не знаешь, не молчи, единственный мой. Попроси добрых людей.

Мужик с чубом вместо лба смотрел все так же тупо. Бабенка бросилась Фрадкину в ноги.

— Ой, не забирайте его, моего милого, ангела моего, — ревела она о своем муже, который бил ее даже на последних месяцах беременности, — ой, он же такой добрый, сладкий такой. Что же я, несчастная, буду без него делать? Не знает он Митьку Баранюка и в глаза его не видел. Пусть вся деревня скажет.

Крестьяне молчали, не говоря ни слова.

Вскоре вернулись солдаты, которые обыскивали дом задержанного. Они несли военное седло, бинокль и маленькие серебряные женские часы на тонкой цепочке, которые у бедных евреев принято дарить невесте на свадьбу. Фрадкин поднял часы вверх и показал вооруженным колонистам из Израиловки. Часы никто не признал. Он подозвал моисеевских и берёзовских. Один из берёзовских отложил винтовку, пригляделся к вещи и тут же бросился с кулаками на мужика с чубом вместо лба.

— Убийца! — кричал он, стиснув кулаки. — Это моей сестры… Это она получила на свадьбу в подарок… Я узнал… Это моей Ханы… Это ты ее замучил, живодер!

Мужик с чубом вместо лба молчал, как прежде, и стоял столбом. Его тупые глаза и открытый рот были неподвижны. Фрадкин повесил себе на грудь бинокль и приказал арестованному раздеться. Парень вылупился на него. Фрадкин повторил свой приказ:

— Стягивай сапоги, штаны. Только рубашку можешь оставить.

Парень молча снял сапоги и синие солдатские штаны. Фрадкин позвал самых оборванных из своих бойцов и отдал им сапоги и штаны. После этого он приказал крестьянам отойти от амбара, вокруг которого они теснились. Беременная бабенка начала колотить себя кулаками в свой выпирающий живот.

— Нет! — заорала она, бросившись к Фрадкину. — Пожалей бабу с дитём…

Фрадкин отстранил ее от себя.

— Он не пожалел женщин и детей, — спокойно ответил Фрадкин.

Крестьяне стояли вокруг, сбившись в кучу, полные страха и любопытства одновременно. Фрадкин подозвал берёзовских и приказал им поставить парня к стенке амбара.

— Рассчитайтесь с ним, он ваш, берёзовские.

В летней тишине раздалось несколько выстрелов.

Фрадкин ни на минуту не задержался в деревне.

— Стройся! — скомандовал он. — Марш!

Запах пороха щекотал ноздри.

В следующей деревне, в которой интернациональный полк встал на ночлег, крестьяне встречали его хлебом и солью вместо пуль.

— Гость в деревню, Бог в деревню, — льстиво говорили крестьяне, до которых вести о суде в соседней деревне дошли раньше, чем солдаты. — Мы люди мирные, не бунтуем.

Вокруг дома старосты заранее было сложено в кучу оружие.

— Это австрияки побросали, а мы припрятали для советской власти, товарищ командир, — утверждали крестьяне, — а еще мы приготовили сено и солому для ваших солдатиков, как для наших дорогих гостей…

Фрадкин ничего не ответил на эту крестьянскую ложь и обошел вокруг деревни, чтобы бросить взгляд на окрестности, оценить позицию и выбрать места для постов.

— Если среди вас есть люди Митьки Баранюка, выдайте их сразу же, — посоветовал он крестьянам. — Сами найдем, вам же хуже будет.

— Господь с тобой, товарищ командир, — отвечали крестьяне, — был один, да утек… Теперь никогошеньки нет.