Читать книгу "Если в сердце живет любовь - Люси Бродбент"

— Как Кейси? — спрашиваю я. Ему хуже всех: человек вырастет, даже не успев узнать папу.

— Растерян. Не понимает, что случилось, — бесстрастно отвечает Хизер.

— А ты как?

— Я… я… — На мгновение кажется, что сейчас панцирь косметики лопнет и она заплачет.

Готовлюсь вновь раскрыть объятия. За последние несколько дней сама я только и делаю, что принимаю искреннюю поддержку, а вот Хизер, должно быть, чувствует себя страшно одинокой. Не знаю, как у нее с подругами. Но сильная женщина умеет взять себя в руки.

— Я прекрасно, — заявляет она. Выпрямляется в кресле и слегка похлопывает себя по щекам, чтобы прогнать слезы и собраться.

— Знаешь, с удовольствием побуду с тобой, когда придет время. — Смотрю на ее живот. Почему-то кажется, что больше ей некого позвать.

— Спасибо, но со мной действительно все в порядке, — отказывается Хизер с болезненной категоричностью.

— Или могу взять к себе Кейси.

— Сама справлюсь, — отрезает она.

Бедная, бедная Хизер! До чего же, должно быть, ей тяжело!

— Я организую открытые похороны в церкви Всех Святых в Беверли-Хиллз, — деловито сообщает мачеха и берет со стола какие-то бумаги.

Вот это новость! Неужели придется делить папу даже после смерти?

— А разве церемония не будет частной? — горестно спрашиваю я. — Для родственников и ближайших друзей?

— Гевин наверняка захотел бы проститься со всеми, в том числе и с поклонниками, — спокойно отвечает Хизер.

— Но он мертв и не сможет ни с кем проститься, — возражаю резче, чем хотелось бы самой.

— Я так решила, — снова отрезает она. Тон не допускает компромисса. Никогда не видела ее настолько прямолинейной.

— Но разве мое слово ничего не значит? Может быть, стоило обдумать похороны вместе? Хотелось бы включить в траурную мессу один очень красивый гимн. — Хизер сидит с ледяным видом и молчит. — Он же был моим отцом, — умоляю я.

— А я — его жена. — Слова звучат безжалостным приговором, а взгляд заставляет встать из-за стола и повернуться лицом к окну. Господи, что же делает с людьми горе? Почему та, с которой еще недавно удавалось найти общий язык, внезапно повела себя враждебно? Сжав побелевшими пальцами одну из папок, неподвижно смотрю в окно.

— Я уже выбрала гимны, а мой отец согласился произнести прощальную речь.

— Твой отец?! — Резко оборачиваюсь и нечаянно задеваю папкой стоящую на столе лампу. Бумаги театрально разлетаются в стороны, а стеклянный абажур со звоном падает на паркетный пол и разбивается на мелкие кусочки. Один осколок впивается мне в ногу, течет кровь. — Но ведь твой отец его даже не знал! Может быть, все-таки Эшли? Разве прощальное слово не принадлежит по праву старшему сыну?

Вытаскиваю из ноги стекло и вытираю кровь бумажным платком.

— Ты просто очень расстроена, — спокойно заключает Хизер и начинает собирать с пола осколки.

— Но ведь мы его семья. Видит Бог, мы намного ближе ему, чем ты. — Не хотелось произносить жестокую правду, но пришлось.

Хизер принимает воинственную позу.

— Придется тебя разочаровать, Перл. Гевин давным-давно развелся с твоей матерью. С матерью Лидии расстался еще раньше. Совсем недолго прожил с Кимберли. И женился на мне.

— Да, но…

— Я стала той женой, которую он так долго искал. — Хизер явно не шутит. Переводит дух и продолжает атаку: — Конечно, Гевин хорошо относился ко всем своим детям, — голос на мгновение смягчается, — но настоящей семьей стали мы с Кейси. — Надо понимать, Эшли, Лидия и я были ненастоящими: менее любимыми и менее родными. Не знаю, как реагировать на неожиданный выпад. — Как только Гевин женился на мне, сразу приобрел новых родственников, так что вполне естественно, если последние слова произнесет мой отец.

Возвращаюсь в папино кресло и смотрю на разбитую лампу. После его смерти прошло всего лишь несколько дней, а жизненная география непоправимо изменилась. Этот особняк больше нельзя считать родным домом. Теперь это абсолютно ясно. Даже когда папа приводил сюда новых жен, я все равно чувствовала себя уютно и уверенно — благодаря его душевному теплу и заботе. А без него сразу возникли новые границы, которые прежде трудно было даже представить.

В комнате повисает напряженное молчание. Складываю папины бумаги в стопки: налоговые документы в одну сторону, финансовые письма — в другую, старые журналы отправляю в мусорную корзину. Работа приносит успокоение, и возникшая неловкость постепенно сглаживается. Мне очень нравится сам процесс организации пространства. Хизер рассеянно просматривает письма от поклонников и поклонниц. Я же тем временем добираюсь до дна ящика и обнаруживаю старые конверты, перевязанные ленточками. Рядом лежат три папки. На одной написано «Перл», на второй — «Эшли», на третьей — «Лидия». Открываю папку со своим именем. Внутри оказываются старые школьные табели, несколько школьных фотографий (я притворно и приторно улыбаюсь), несколько собственноручно нарисованных открыток с одной и той же оригинальной надписью — «Дорогому папочке в день рождения» — и письмо, присланное давным-давно, из английской частной школы.

«Дорогие мама и папа!

Только что узнала новость — увидела в газетах. Пожалуйста, не разводитесь. Мне очень жаль, что так получилось с ожерельем. Простите, пожалуйста. Обещаю никогда больше не поступать плохо. Прошу вас, только не разводитесь. Очень прошу.

С любовью, Ваша дочка Перл,

P.S. Наша хоккейная команда выиграла кубок».

— Твой отец обожал собирать всякую дрянь, — раздается голос Хизер. Очевидно, фразу следует расценивать как призыв к миру и возобновлению общения. — В жизни не видела столько бумаг.

— Прости, что ты сказала? — Заставляю себя вернуться из прошлого в сегодняшний день. Кажется, в этом хоккейном матче именно я принесла команде победу.

— Сказала, что Гевин собирал всякую дрянь, — повторяет Хизер.

— Да, папа был страстным коллекционером, — соглашаюсь я.

— Думаю, некоторые из вещей стоит выставить на мемориальный аукцион, — добавляет она, по одному отправляя в мусорную корзину письма восхищенных фанатов. Читать признания в любви и верности ей явно не хочется. — Можно выручить кое-какие средства.

— Что конкретно ты имеешь в виду?

— Ну, во-первых, наверху несколько шкафов забиты сценическими костюмами. Во-вторых, награды, мотоцикл, игрушечная железная дорога…

Нет, это уже поистине невыносимо. Не выдерживаю и срываюсь.

— Не смей продавать! Тэкери любит эту железную дорогу, а я с удовольствием сохраню награды. Дети и внуки имеют право оставить что-нибудь на память.

— Хорошо, подумаем, — уступает Хизер и встает с кресла. — Но особенно увлекаться старьем не стоит. Всем нам надо двигаться дальше. — Последнюю фразу она бросает уже через плечо, выходя из комнаты. Перди и Лаллабел плетутся следом, опустив головы и поджав хвосты. Знаю, что они тоже тоскуют.