Читать книгу "Пепел наших костров - Антон Антонов"

Жанна положила глаз на вороного коня, который поражал своей статью, но при ближайшем рассмотрении оказался мерином. Это нисколько не умаляло его достоинств, но Жанну нетрудно было убедить, что мерин – существо неполноценное.

А беременная кобылица – совсем другое дело. Пройдет всего несколько месяцев – и вместо одной лошади в хозяйстве будет две.

Цыгане тоже знали об этом, но им было наплевать. За жеребенком надо ухаживать, а это – не цыганское дело. Гораздо проще, если понадобится, украсть еще несколько взрослых лошадей. Конокрады уже успели убедиться, насколько плохо охраняются табуны на госплемзаводах, спешно созданных для восстановления поголовья.

Так у Жанны Аржановой появилась лошадь, которую она искренне считала своей, хотя ухнула на ее покупку общий урожай.

Жанна назвала кобылицу Королевой и пускалась с нею в такие нежности, что Юлька Томилина однажды сказала:

– Нет, она не просто лесбиянка. Она гораздо хуже.

– А ты никогда не пробовала скакать голая верхом? – поинтересовалась у нее Жанна. – Изумительное ощущение.

Юлька вообще не пробовала скакать верхом, ни голая, ни одетая, а прогрессирующая беременность Королевы не располагала к скаковым упражнениям, так что с этим пришлось повременить.

Зато Вера Красных решила, что раз уж настало время исполнения желаний, то и она тоже имеет право на свою долю. Жанна хотела лошадь и получила ее, а у Веры была другая мечта. И она довольно скоро исполнилась.

На общей даче, где обитали четыре девушки, два парня и одна лошадь, появился еще один жилец.

Это был священник, которого Вера привела из города. А предыстория его появления заключалась в следующем.

Деревенский парень Николай томился, храня верность любимой девушке, которая заявила, что ни о каких плотских утехах не может быть и речи, пока не совершен обряд венчания. Может, он томился бы меньше, если бы Вера согласилась обвенчаться немедленно или если бы вокруг не сновали ежечасно и каждодневно гологрудые, голоногие и просто голые девицы, лишенные всякого стыда и готовые унять томление Николая без малейшего промедления. Однако Николай отлично понимал, что если он поддастся соблазну и уймет томление с первой встречной неодетой табориткой, то Вера будет потеряна для него навсегда – а где он еще найдет себе такую хозяйку?

Вера же категорически отказывалась венчаться в городе. Ее просто убивал тот факт, что ни в 13-м сельхозлагере, ни в таборе, ни в новой дачной зоне нет ни одного священника и ни одной церкви. И когда Николай в очередной раз подкатился к ней с предложением руки и сердца, она объявила:

– Я обвенчаюсь с тобой только тогда, когда здесь будет стоять церковь.

Николай пообещал приступить к строительству церкви немедленно, но загвоздка состояла в том, что для этого требовалось благословение церковных властей. И еще – священник, который будет служить в этой церкви.

У Николая не было никаких знакомств в церковных кругах, а у Веры были – и пришлось ей самой решать все проблемы.

Попа Вера отыскала через своего духовника – да такого, что не приведи Господи.

Иеромонах в возрасте Христа, преисполненный искренней веры и одержимый миссионерскими идеями. Очень подходящий духовный пастырь для Белого Табора, который стали называть так, чтобы отличать вольницу туристов и натуристов от Черного Табора – поселения цыган.

Появление отца Серафима в Белом Таборе выглядело, как смена духовной власти, потому что как раз в эти дни табор покинул рыжебородый пророк – он с группой единомышленников и самых диких натуристов отправился на плотах вниз по течению.

Единомышленники пророка хотели отыскать Шамбалу, а дикари просто надеялись доплыть до земли, где нет законов, охраняющих частную собственность и общественную нравственность.

Однако попытки отца Серафима вломиться в чужой монастырь со своим уставом очень не понравились оставшимся обитателям Белого Табора. А поскольку директор сельхозлагеря Балуев тоже отказался брать иеромонаха на довольствие, вышло так, что жить он стал на даче Жанны, которую все с легкой руки самой Жанны называли Девичьей. Правда, грубые похотливые самцы подбирали для этого места другие эпитеты, преимущественно на букву «б». Жанне это не нравилось, но она ничего не могла поделать, поскольку ее поляну избрали местом своих ночных свиданий мужчины из сельхозлагеря и девушки из Белого Табора.

В конце концов Жанна выдвинула идею построить на этой поляне таверну «У Девственницы» и даже прибила доску с названием к большому дубу, около которого обычно и назначались свидания.

Впрочем, это тоже не помогло. Грубым похотливым самцам было трудно произносить слово «девственница», и место встреч стали называть просто «У Целки».

– Встретимся у Целки под дубом, – говорили друг другу похотливые самцы и развратные самки. И, поскольку таверну никто так и не построил, оставались предаваться похоти и разврату прямо тут же, в зарослях.

Между тем, с появлением иеромонаха на поляне вместо таверны решили строить церковь, а жить отец Серафим устроился на Девичьей Даче. И первое, что он попытался сделать, обосновавшись здесь – это уничтожить гнездо разврата «у Целки под дубом».

Жанне тоже не особенно нравилось слышать каждую ночь веселый визг и сладострастные стоны из близлежащих кустов – а еще больше ее тревожила привычка любовников подкреплять свои силы, не отходя от кассы, прямо с грядок Девичьей Дачи. Но морализаторским поползновениям отца Серафима она воспротивилась – просто из принципа, потому что ужасно не любила, когда ей указывают, что можно делать, а что нельзя.

И когда иеромонах в очередной раз придрался к ее нагой груди, Жанна встала перед ним, выпятив эту самую грудь с задорно торчащими сосками, и сказала буквально следующее:

– Представьте, что вы приехали в Африку проповедовать свою веру среди дикарей. Их обычаи вам не нравятся, но если вы попытаетесь так прямо сходу их осудить или запретить, вас просто убьют и съедят, чтобы не портили добрым людям жизнь. Понятно?

Но иеромонаху было непонятно.

– Мы ведь не в Африке, – резонно возразил он. – Мы под Москвой. Да и вы, по-моему, не дикари, а русские люди. Или я ошибаюсь?

– Ошибаетесь. Мы не просто под Москвой. Мы – на другой планете и, как я слышала, в тропических широтах. Так что Африка может оказаться ближе, чем Москва.

– Но вы ведь русские люди? – повторил отец Серафим.

– Лично я – безродный космополит с французским уклоном, – сообщила Жанна. – Женька тоже нерусская, Григораш у меня под сомнением, черт его знает, кто он такой. Так что вам остаются только Вера и Николай.

– Нам остаются все, кто не отвергает веру и не отворачивается от Бога, – ответил иеромонах и теологический спор ушел на новый круг.

Он так ничем и не закончился, но – странное дело – с этого времени Жанна стала реже смущать окружающих своей нагой грудью. То ли она просто не хотела лишний раз ссориться с Верой, то ли наступило время смены нарядов, только теперь Девственница стала надевать к длинной юбке и босым ногам французские ночнушки из своего богатого гардероба, которые в сочетании с юбкой вполне могли сойти за верхнюю одежду.