Читать книгу "Охота на ясновидца - Анатолий Королев"

Наконец кто такая Гepca? Это я сама? Выходит мое настоящее имя вовсе не Лиза? Но ведь отец ясно пишет о том, что «мой дорогой Лизочек сладко спит в машине…» Или у меня два имени? Лиза и Гepca? Ничего не понимаю!

Перечитывая снова и снова дорогое письмо, я вдруг неясно начинаю что-то припоминать… воспоминание дрожит в солнечном мареве… бесконечный песок… жара… машина с парусиновым тентом, сквозь который видно раскаленный круг солнца… верблюды… я лежу на мягком диванчике с низкой спинкой и не понимаю отчего сидение так трясет… отец наклоняется над моим личиком и…

Видение обрывается. Больше ничего не могу вспомнить.

Я не захотела показывать письмо Марсу, а только пересказала основные моменты. Он еще раз повторил, что заказ на мою смерть поступил от анонима, который вышел на русскую мафию в Праге, что сумма была так велика — он никак не хочет мне ее назвать! — что он сам решил посмотреть за кого платят такие деньги, пришел на площадь, где я выступала с клоунами и сразу засек за мной слежку. Выходит, за мной охотились с двух сторон. Это насторожило Марса, он заподозрил ловушку… но вскоре все это потеряло значение, я увлекла его сердце.

А по поводу письма он уверенно заявлял, что ни одна мать не станет искать смерти собственной дочери, которую родила в муках. Что жена моего отца совсем другой человек. И что именно она стоит за ширмой моей судьбы и караулит мою смерть. Все мачехи ненавидят падчериц! Что все дело в бабках — фактом своего рождения я угрожаю ее финансовым интересам. Может у ней самой есть дочь или сын, которым твое совершеннолетие совсем ни к чему? Почему? Потому что в основании всего дела лежит какая-то темная беззаконная акция. А ты можешь вывести их на чистую воду. Недаром отец угрожает документами — там компромат! Других мнений быть не может. Письмо хранилось в сумочке Фелицаты, значит его содержание прекрасно известно твоим врагам.

О имени Гepca Марс предположил, что у меня двойное имя. Такое принято в аристократических кругах.

Но когда я просила его разузнать что-нибудь о семействе Розмарин, он был обескуражен — среди тысяч богатейших имен Европы такого имени нет.

Круг замкнулся.

И последнее, что подчеркивал Марс: «Тебя сдал приятель отца, тот самый, который взял за тебя деньги и махал шляпой с палубы катера. Предают только свои! И тебя прямым ходом доставили на помойку, в дом для сирот».

И еще. Увидев как-то письмо в моих руках, он заметил, что это не оригинал, а хорошая ксерокопия.

Я просила его поехать со мной в Эль-Аранш, поискать ключи от тайны. Я была уверена, что смогу вспомнить тот великолепный белый особняк с колоннами, где высокие окна и где ветер колышет легкие белые шторы, а на мозаичном полу бродят тени от облаков… но судьба распорядилась по своему.

Мы никогда уже не съездим в Эль-Аранш!

Сделав это отступление, вернусь в те счастливые дни медового месяца. Мы растянули его на полгода. Но в отношениях возникла неясная тень. У Марса не шел из головы мой баснословный выигрыш. Сорвать за один вечер больше одного миллиона долларов! С ума съехать! После случая в казино у Марса вошло в шутливую привычку снова и снова примерять мою удачу к своей судьбе, Я любила его и бездумно включилась в игру, еще не понимая, что опасно бесконечно испытывать свой дар. Правда игра шла по пустякам: Элайза, если я здесь оставлю машину, меня обчистят? Ставь спокойно, не обчистят. Элиза, звонить или не звонить? Не звони, ни в коем случае не звони… Я разумеется не знала, о чем речь, но спустя какое-то время Марс торжественно объявлял: ты была права, я бы позвонил в самое пекло! И спектся б! Но я не позвонил, у меня жена — умница. И дарил какую-нибудь мелочь из жемчуга, пустячок из золота. Я не заметила, как быстро привыкла к роскоши. Все-таки человек — немножечко падаль. Или: Элиза, взгляни вон на ту пару, они любовники? Вон те? В третьем ряду партера? Что ты! Они не любовники, они только лишь разыгрывают всех… Марс мрачнел:

— Черт возьми, неужели ты права? Я и не подозревал, что все это сплошная туфта. Это очень меняет дело. А с кем же он тогда спит сукин сын?!

— А вон с тем усатым дядей в зеленом галстуке.

— Ты с ума сошла, Лизз, он никогда не сигналил как педик!

— Тогда больше не спрашивай, отвяжись.

— Прости, я ошарашен… впрочем, теперь многое стало ясно. Ты меня выручила… Проси что хочешь!

Но чем точнее я попадала в цель, тем чаще он темнел лицом — ведь моя непостижимая проницательность, вкупе с сумасшедшим покровительством судьбы, могла легко обернуться против него самого.

Он не знал, что любовь делает меня слепой. И ему ничего не грозит.

Но однажды я категорически запретила ему играть с моей жизнью, раз и навсегда. Ведь я опять оказалась на волосок от гибели.

А случилось вот что.

Был день его Ангела, вечер мы провели с друзьями, а затем смылись вдвоем поболтаться в Сохо. Да, забыла сказать, дело было в Лондоне, в самый канун Рождества, а Сохо — самое замечательное местечко в Европе для развлечений. Вот уж где не соскучишься! Я оделась Арлекином: трико в разноцветных ромбах, на голове треуголка, на носу — красный шарик. Вспомнила, что я же клоунесса и принялась куролесить, с ходу влезая в сценки соховских клоунов, пела с ними песенки, пускала огонь изо рта и даже ходила по проволоке под аплодисменты публики и самого канатоходца. Оттянулась на славу.

Только под утро мы вернулись в квартирку на Коул-хен-корт; лондонец с ходу поймет, какие бабки надо иметь, чтобы жить в этом районе… Обычно мы сразу валимся в постель и спим как ангелочки до полудня, а тут вдруг Марс торжественно распахивает двери в гостиную, где я вижу накрытый на двоих дурной стол — дело рук нашего слуги Гримсби. Туши свет! И хотя я чертовски устала, не стоило обижать Марса в день его именин. Сделала вид, что счастлива. Взяла тарелочку и набрала, со стола себе понемножку всякой всячины, рыбки там, оливок… И тут только заметила, что мой Марс в жутком напряге. «Что с тобой, милый?» — «Ничего. Я люблю тебя больше жизни…» Слишком пышно сказано! Совсем не в его духе. И еще одна престранность, на столе куча всяких бутылок, а моего любимого «Батар-Монтраше» нет… мда, быстро ты скурвилась, акробатка Катя Куку. Беру бутылку и наливаю ему и себе. Марс перевел дух и выпил так, словно вино отравлено! И к столу сам не прикоснулся, пожевал одну маслинку и все. А устриц? А лобстера? А икорки? А анчоусов? А бутербродик по-русски: поверх красной икры намазывается икорка черная?

— Что с тобой Марс? Твои именины, а не мои. Словно ты боишься отравиться!

Он не отвечает, но вижу — его бьет нервная дрожь.

— Ты болен? — испуганно щупаю его лоб рукой: лоб холодный, как у покойника.

Ничего себе рождественский вечер! Жую через силу со своей тарелки, что жую, сама не понимаю, а Марс буквально глазами пожирает все, что я поддеваю вилкой. Или он голоден?

— Да что все это значит, Марс, черт возьми! — взорвалась я и запустила вилкой в угол.

Тогда он встал бледный, с белыми губами и хрипло сказал: