Читать книгу "Арлекины и радуги - Ирина Дмитриевна Голыбина"

Неморино скончался дядюшка, оставив племяннику наследство, популярность дурачка взлетела до небес, не в курсе оставалась только Адина.

Вера не сводила глаз со сцены, Костя – с Веры. Он отодвинул свое кресло чуть назад от барьера, благо ложа позволяла, и уперся взглядом в Верино плечо, точнее, в лопатку над краем платья. Одновременно в поле зрения попадали ожерелье, шея, прядь волос, убранная за ухо, нежное, как лепесток.

Следовало вроде бы подумать о том, как он объяснит Вере свою полуложь, но Костя просто таращился на это плечо с красным отблеском от плюшевой стенки, застыв в оцепенении, пока Неморино распевал свое знаменитое Una furtiva lagrima, и скрипки в оркестре всхлипывали вместе с ним. Конечно, Адина передумала выходить за Белькоре и призналась в любви Неморино. На авансцену вышел Дулькамара – баритон, с которым Костя однажды работал, – благословил молодых, улетел… ну не на голубом вертолете, на космическом корабле. Костя автоматически отметил, что тема пришельцев в опере эксплуатируется в хвост и в гриву, как и сумасшедшие дома, и перенос исторического контекста в современность.

На поклонах Вера встала, вежливо похлопала, развернулась и, не глядя на Костю, направилась к выходу из ложи. Он хотел остановить ее, потом передумал, решив, что для разговора потребуется время, а ложу надо освободить.

Из подземного паркинга перед оперой выезжали машины, к подъезду подкатывали такси, публика рассаживалась в них и отбывала. Вера легко шагала вперед на тонких каблуках, шлейф платья развевался за ее спиной, как победный флаг цвета изумруда. Она молчала, и Костя молчал; путь до дома по Кертнерштрассе был коротким, так что молчание не успело стать обременительным.

У себя в гостиной Вера присела в кресло, расстегнула ремешки туфель на щиколотках, сбросила их на ковер. Вытащила из узла на затылке шпильку, и волосы, раскрутившись, легли ей на плечи густой волной.

– Мне надо извиниться? – спросил Костя, опускаясь перед ней на корточки.

Вера, не глядя на него, вздохнула:

– За что?

– Что сразу не рассказал.

– Скорее, это мой недосмотр. Начальник отдела информационного обеспечения, а сама не в курсе, кого впустила в дом.

– Хотя бы не проходимца, – пошутил Костя, обрадованный тем, что она не возмущается и не требует объяснений. Он снизу вверх заглянул ей в лицо: нет, никакого недовольства. На губах порхает улыбка, щеки розовые, глаза блестят.

– Ты не злишься? – спросил на всякий случай, уже понимая, что нет, Вера не злится, ей, скорее, забавно.

– Только на себя, – она оперлась рукой на его плечо, встала и пошла на кухню. Вернулась оттуда с бутылкой шардоне и двумя бокалами, протянула Косте штопор, чтобы он открыл вино.

Костя повозился со штопором, вытащил пробку, налил – виноградный запах приятно защекотал ноздри. Он протянул Вере бокал, она взяла, подошла к окну. Сквозь тюль выглянула на улицу, сделала глоток, спросила:

– У тебя сигареты есть?

Костя подал ей пачку, сам тоже закурил.

– Расскажи, на что намекал Мейер. Как твоя страна с тобой обошлась?

– Долгая история, – поморщился Костя.

– Я не тороплюсь.

Скандал начался с того, что в офис «Открытия» пришла проверка. Костю подозревали в хищении государственных средств, и обвинение показалось ему настолько смехотворным, что он немедленно предъявил документацию по расходам – все, до копейки, было учтено и записано. Наивный! Он-то думал, что ведомости, в которых бухгалтер от руки писала «закупка музыкальных инструментов» или «брус обрезной 150 х 150 2 кубометра», и являются финансовой отчетностью. Ему быстро объяснили, что все это – филькина грамота, а за деньги, предоставленные Министерством культуры, надо отчитываться по форме, которую бухгалтер должна была соблюдать, но почему-то не соблюдала.

– Кто назначил тебе этого бухгалтера? – поинтересовалась Вера, затягиваясь сигаретой.

– Начальник департамента господдержки. Это была ее протеже.

– И что показал аудит?

– Что пятьдесят миллионов утекло в неизвестном направлении.

– Ты их не тратил?

– Я о них понятия не имел!

– А бухгалтер? Она-то должна была знать.

– Она очень стройно все объясняла. Что я ей давал распоряжение обналичивать деньги и указывал фирмы, которые для этого надо было использовать. Фирмы якобы наличку возвращали мне. Но я ее не трогал! Вообще в глаза не видел. И ни с какими фирмами дела не имел.

– Но миллионы просто так не пропадают. Куда они делись в итоге?

– Это уже на суде всплыло…

– Был суд?

– Да. Судили меня, бухгалтера и Соню…

– Соню? Погоди-ка, это не вампирша ли?

– Она самая.

– Вон оно что! Так у тебя были отношения с чиновницей, которая дала деньги на твой проект? А еще говоришь, не проходимец! Соблазнил девушку ради карьеры.

– Хочешь, чтобы я оправдывался? Я не буду. Надоело.

– Ладно, извини. И что на суде?

– Прокурор доказывал, что деньги выводили Соня с бухгалтером, с моего одобрения. На подставные счета.

– А приговор?

– Не было никакого приговора. Дело передавали в разные юрисдикции, потом вообще закрыли из-за прокурорской ошибки. Вынесли постановление возместить ущерб, бухгалтер что-то вернула, копейки…

– А ты?

– А я все это время был под домашним арестом. Причем к родителям меня не отпустили, сидел в съемной квартире в Москве. Отец с матерью чуть с ума не сошли. Сначала хотя бы интернетом разрешали пользоваться, я даже работал по сети.

– Серьезно? Как?

– Ну как, мои артисты репетировали, все снимали на видео. Я получал материал, отсматривал, записывал поправки. Отправлял им. Они прорабатывали, исполняли.

– Каждый день?

– По нескольку раз.

– Ничего себе!

– Да, но это еще цветочки. Потом интернет мне отключили – мера пресечения. Можно было только раз в неделю родителям звонить, и все. По кнопочному телефону. Вот когда наступил настоящий ад. Представь: сидишь один в квартире, мент тебе пакеты с продуктами передает, которые приносит доставка. Вызвать врача – целое мероприятие. Только адвокат более-менее свободно проходит. На ноге браслет слежения, у меня до сих пор это место чешется. – Костя автоматическим жестом потер щиколотку через брюки.

– И долго так?

– Полгода. Представь, что с моей карьерой стало за это время! Постановки отменились, контракты сорвались. Спасибо, никто не потребовал неустойку! Если честно, когда твой Мейер меня узнал, я подумал, сейчас предъявит за какую-нибудь оперу, которую я должен был ставить…

– Ты и оперой занимался?

– Ну да. Он же говорил: Мюнхен, Берлин. Все правда, памятливый дядя.

– Значит, отсидел ты полгода, потом дело закрыли…

– Да, и мое «Открытие» тоже, прощу прощения за каламбур.

– Но у тебя же были друзья, связи?

– Я тоже так думал. Но этот суд оказался как черная метка. После него никто иметь со мной дело не захотел.

Тут Костя лукавил. Иметь с ним