Читать книгу "Еще не пришли динозавры - Виталий Георгиевич Очев"

в нашей стране. Ее обнаружил при раскопках в Архангельской области и изучил И. А. Ефремов. Древнейший проколофон получил название никтифруретус. С наступлением триаса, когда других парарептилий уже почти не существовало, у проколофонов начался расцвет. Их остатки найдены почти во всем мире: в Западной Европе, Англии, Африке, где они стали известны еще в XIX веке, а в дальнейшем — в Северной и Южной Америке, Антарктиде, Австралии и Китае. У нас в стране долгое время были известны лишь упоминавшиеся палеозойские предки этих животных. Настоящих триасовых проколофонов нашли в 50-х годах XX века в отложениях Времени Великих Рек на Ветлуге и Кобре (притоке Вятки) наш знаменитый охотник за ископаемыми доктор Г. И. Блом из Нижнего Новгорода и казанский профессор В. И. Игнатьев. Одно из найденных животных, от которого в руки ученых попал череп, было названо П. К. Чудиновым и Б. П. Вьюшковым тихвинския в честь известного геолога профессора Казанского университета Е. И. Тихвинской. Позднее был найден и целый скелет.

В борьбе за свое место в природе проколофоны многого достигли в течение триаса. По некоторым появившимся у них признакам они как бы соперничали с зверообразными пресмыкающимися, рассказ о которых пойдет в дальнейшем. На задней части челюстей у них появились мощные толстые зубы с двумя буграми на вершинках, а иногда и с поперечным гребнем. Они этим несколько напоминали коренные зубы зверообразных и их потомков млекопитающих. Недаром знаменитый Е. Коп когда-то принял проколофонов за зверообразных. Однако у млекопитающих, помимо этого, развилось вторичное небо, позволяющее им дышать с заполненным пищей ртом.

Поэтому они смогли использовать свои сложные коренные зубы для пережевывания пищи. Проколофоны не приобрели вторичного неба и все преимущество их мощных щечных зубов могло заключаться лишь в способности раскусывать твердую добычу. Конечно не только оттого продержались эти последние котилозавры до конца триасового периода, что взялись, в шутку говоря, соревноваться с млекопитающими в развитии зубов. Видимо, спасительным для этих ящеров-лилипутов был укромный образ жизни по сравнению с их крупными сородичами, обитавшими в конце перми. Судя по большим орбитам, они могли быть ночными животными.

Сейчас остатки проколофонов в обилии известны на всей Восточно-Европейской равнине. Но в далекие теперь пятидесятые годы XX века находки Г. И. Блома и В. И. Игнатьева были сенсацией. И каждая новая находка была тогда событием. Столкнулся с таким событием и я.

Карлики из Оренбуржья и с Донской Луки

Шел самый первый год моих самостоятельных раскопок в овраге Кзыл-сай, когда приходилось еще трудиться в одиночестве. Утомившись на жаре над скелетом крупной протерозухии, я заканчивал день на соседнем вниз по оврагу обнажении. Надо сказать, что раскопки делятся на скучные и веселые. Скучная раскопка — это когда или костей мало, или извлекать их очень трудно и утомительно. Захоронение протерозухий в Кзыл-сае, хотя его и нельзя назвать скучным, утомляло очень сильно. И вот, умаявшись, я перебирался на веселую раскопку: здесь порода была рыхлая и сыпучая, легко поддавалась ножу, костей много, и к тому же они были мелкие и многообразные (что меня особенно привлекало). То и дело находишь что-то новое, нередко загадочное. Вот такой веселой раскопкой я и занимался, перейдя на соседнюю крутую стенку рыхлого зеленоватого песчаника, обрушившуюся весной. Перед ней возвышалась груда крупных глыб. Здесь встречались зубы протерозухий, лабиринтодонтов, двоякодышащих рыб, косточки конечностей каких-то мелких ящеров.

Скелет проколофона тихвинския.

Во второй половине дня, когда солнце уже заходило и жара начинала сменяться живительной вечерней прохладой, я обычно успевал часа два поблаженствовать на веселой раскопке. И здесь наиболее интересные находки встречались совершенно неожиданно. Однажды я уже намеревался закончить работу, так как начало темнеть и стало трудно различать мелкие кости. Через овраг пошло к ближайшей деревне стадо коров. Я сидел на вершине осыпи и ждал, когда освободится дорога. Коров было много, и они, как назло, не торопились. Я с досадой нетерпеливо озирался вокруг и неожиданно увидел в нескольких шагах от себя торчащую из песчаника маленькую косточку. Это оказалась челюсть ранее неизвестного рода проколофонов, которого М. Ф. Ивахненко назвал буртенсия (по протекающей в этом районе реке Буртя). На следующий день мне попалась еще одна.

Но самые интересные находки удалось сделать через несколько лет. Это был еще один новый род проколофонов, который М. Ф. Ивахненко назвал в честь открывателя виталия, а так же другие маленькие ящеры с загадочными родственными связями. Однако разыскать их мы сумели уже не в Оренбуржье, а на излучине Дона. Мир этих мелких позвоночных животных поистине был неисчерпаем.

В глубоких оврагах, впадающих справа в долину Дона, обнажаются высокие отвесные стены ослепительно белых плотных известняков. Это окаменевший ил, накопившийся на дне древнего каменноугольного моря, когда-то бушевавшего над просторами нашей страны. На известняках залегает толща красных глин и желтых косослоистых песков. Это отложения низовьев большой реки раннетриасовой эпохи — Времени Великих Рек. Река несла свои обильные воды среди белоснежных обрывов каменноугольных известняков и впадала в Южное море, волны которого шумели где-то недалеко к востоку от Донской Луки.

В одном из оврагов — балке Липовской — вскоре после Великой Отечественной войны геолог Ф. П. Пантелеев нашел среди косослоистых песчаников обломки костей древних животных. Я вместе с доцентом Саратовского университета Сергеем Павловичем Рыковым несколько лет раскапывал и изучал это местонахождение. Оно принесло ранее неизвестные весьма диковинные находки.

Триасовый проколофон тихвинския (по М. Ф. Ивахненко и В. А. Карабельникову).

В балку Липовскую мы обычно приезжали весной. Донская Лука была местом ожесточенных боев с фашистами. Над берегом повсюду сохранились следы окопов. Еще до сих пор на земле попадались стрелянные гильзы, осколки снарядов и мин, гранаты и прострелянные немецкие и русские каски. Раньше в балке был поселок, но война все сравняла с землей. Остались лишь одичавшие сады, и они встречали нас белым цветом и медовым запахом. Прямо в балке разбивали мы палаточный лагерь и начинали раскапывать пласты глины и песка, обнажавшиеся в коротких боковых отвержках.

Никогда до сих пор не видел я в речных толщах такого обилия костей. Видимо, огромное количество животных, обитавших в густых прибрежных зарослях и пойменных водоемах, гибло в то время при сезонных паводках и засухах, и их бесчисленные останки сносились рекой в низовья вместе с массой песчаных осадков.

Эта раскопка была из числа веселых — копаться в ней было интересно, материал шел беспрерывно.