Читать книгу "Царица темной реки - Александр Бушков"

«А ведь ты что-то такое знаешь, – подумал я. – Но никогда не скажешь. Потому что местный до мозга костей, и это иногда во главе угла, а уж потом все остальное, синяя форма и наган в кобуре в том числе. А я чужак, сегодня здесь, а завтра за тридевять земель». Сам деревенский, иные нюансики крепенько понимаю, они везде одинаковы, давно убедился…

– Коли уж пошел откровенный мужской разговор… – сказал я, – и в отцы вы мне впрямь годились, и жизни повидали больше. Как на духу – у меня с Катрей и в самом деле, очень похоже, намечается. Может, даже уже сегодня решится, к тому идет… И не нужна мне Алеся, и не зацепляет она меня…

Он прямо-таки просиял:

– Преотлично все складывается, лучше не надо! Садитесь в люльку, Рыгор Миколаич, враз довезу до деревни, до самого Катриного дома. Что вам ноги бить, если вот они, три колеса и мотор…

…Наловленную нами рыбу чистила на кухне у Катри наша санинструктор Людочка. Катря этого просто не умела, в жизни не делала, они ж рыбу совершенно не ловили. Однако когда я ее позвал отпробовать с нами уху, отнекиваться не стала, наоборот, видно было, что ей интересно попробовать рыбы (она правда говорила, что в раннем-раннем детстве, смутно помнит, отец ловил рыбу, мать жарила. Но тут же добавила, что это могло и присниться – воспоминания из раннего детства не всегда правда, по себе знаю). И ничуть не протестовала, что Люда у нее на кухне этим занимается – и какое-то время с нескрываемым любопытством за Людой наблюдала – такое зрелище ей выпало впервые в жизни.

А я тем временем думал: значит, не секта, что-то другое. Будь это секта, Катря ни за что не пустила бы на кухню Люду с рыбой. Те брянские сектанты категорически бы воспротивились – как ни один старовер не допустит, чтобы у него в доме дымили табачищем.

Люда увлеченно трудилась, засучив рукава гимнастерки, и получалось у нее отлично – Катрин старенький и сточенный, но хорошо наточенный мною ножик прямо-таки порхал в ее ловких пальцах, чешуя не разлеталась куда попало, а сыпалась на стол, застланный нашими дивизионными газетами. Ну, что вы хотите – Люда была родом с Дальнего Востока, из прибрежного села, рыбу чистить привыкла с детства, а когда закончила восьмилетку, работать пошла раздельщицей в рыболовецкий колхоз, где трудились ее родители.

Катря чуть ли не завороженно смотрела на нее – а я смотрел на Катрю…

Писаной красавицей ее не назовешь, но очень была симпатичная, темноволосая и темноглазая, с девичьей фигуркой. Меня к ней сразу потянуло, она это чувствовала, всё понимала и дала почувствовать, что долгого сопротивления я не встречу – вот только для приличия (вслух это, конечно, не высказывалось, но оба мы прекрасно понимали) должна быть пара дней ухаживаний. Так что там, на дороге, Деменчуку я ничуть не прихвастнул: все должно было вскоре решиться, может быть, даже сегодня. Она ж, как и я, точно знала, чего хотела – не девушка, а молодая вдова военного времени. С мужем прожила всего ничего, пару месяцев, детей завести не успели. В мае сорок первого его забрали в армию, а в сентябре убило его где-то на Украине. Катря даже похоронку получила, так что ни на что не надеялась. Не то что другие, замечу. В первые пару месяцев войны люди целыми полками пропадали бесследно, и похоронок практически не слали. Кто бы этим озабочивался в той неразберихе? Так что у родных и близких всегда оставалась надежда: письма не приходят, но вдруг в плену? Или в партизанах? (Порой так и оказывалось.) Ну а Катря, повторяю, ни на что уже не надеялась и за три почти года отгоревать успела. (Нужно сказать, что на военных дорогах попадались мне и молодушки, жившие по принципу «Может, и моего кто приголубит». В каком-то кинофильме это даже прозвучало – и ведь из жизни взято, знали эти молодушки, что живы их мужья, но вот так именно и жили, и язык не повернется их за это упрекать, реальная наша жизнь сплошь и рядом не похожа на душещипательные, лирические книги.)

Уха получилась знатная. Собрался весь наш небольшой гарнизон и Катря, разумеется. Она и принесла буряковой самогонки, приличия ради, в большущем жестяном чайнике. Пили все наравне. Это в пехоте (и уж тем более в авиации и на флоте) офицеру невместно выпивать с подчиненными, звездочек на погонах не имеющими. А у нас (и у артиллеристов тоже) были другие порядки, в застолье часто сидели всеми экипажами (или расчетами) – конечно, определенную субординацию соблюдали, а как же. Сама Катря не гнала, не видел, чтобы женщины этим занимались, но сосед у нее был большой мастер по этой части, получалась у него ну просто слеза, и самогонку он чем-то подкрашивал, так что она была этакого благородного рубинового цвета, прямо-таки как кремлевские звезды (кощунственно вообще-то сравнивать, но мысленно можно себе позволить – что делать, если цветом и впрямь точь-в‑точь?)

Все, если разобраться, шло отлично. И уха удалась, и Ваня Сайко, наводчик с третьей машины, играл на трофейном немецком аккордеоне, так что мы с Катрей даже раз станцевали (а Игорь-одессит с Людой). Правда, там все было совершенно платонически, а вот я, сидя рядом с Катрей, видел по ее адресованным исключительно мне улыбкам и взглядам, что очень скоро все у нас сладится. Вот только сидела в мыслях одна печальная заноза, не отвязывалась…

Да, разместились мы все, не теснясь, у Катри в горнице – это был дом ее родителей, а жили они до войны справно, за стол в горнице с двумя длинными лавками можно было и два десятка гостей усадить (Катря с мужем у них и обитали). Вот только погибли они нелепо – прикатили в очередной раз к полицаю на самогонку с полдюжины немцев, обычная пехтура, и, перепившись, начали палить вдоль улиц, и Катрины родители под одну из очередей, на свое невезение, и подвернулись. И кому тут пожалуешься?

Ладно, это я опять что-то отвлекаюсь. Так вот, заноза… Мне чертовски хотелось взять сома из Купалинского омута, но я трезво смотрел на вещи и распрекрасно пронимал, что мне этого в жизнь не удастся. Просто-напросто потому, что неоткуда взять подходящую снасть. Отличные немецкие удочки для этого решительно не годились – даже если сомище не в рост человека, как заверял Стах, размеров должен быть солидных. Самую толстую леску из набора он порвет так же легко, как я ниточку, намотав на указательные пальцы. Любое из трех удилищ сломает в момент. И нужен для него не обычный крючок, а целый крюк. Читал я про ловлю сомов – и Сабанеева, и еще парочку книг дореволюционного издания (они сохранились в библиотеке в нашем райцентре, поскольку, как я, повзрослев, понял, были абсолютно аполитичными).

Ну, предположим, подходящее удилище соорудить можно – из молоденького, достаточно высокого и толстого деревца. Но где взять соответствующую леску (или что-то вместо нее) и где раздобыть крюк? Да еще в деревне, где не рыбачили вообще? Вот то-то. Останется этот дядя в своей берлоге, то бишь в омуте, и в руки не дастся…

Курить выходили на крыльцо. Вообще-то Катря разрешала курить в доме (и отец, и муж у нее курильщики были завзятые), но сегодня за столом было слишком много народу – и как-то, не сговариваясь, выходили под открытое небо, в том числе и я – не мог же я один дымить в застолье, как барин?

В очередной раз вышло так, что на крыльце мы оказались вдвоем с Игорем. Отношения у нас были самые нормальные, к тому же оба малость захорошели, вот он и спросил с той самой легонькой дозой дозволенной фамильярности: