Читать книгу "Парадокс страха. Как одержимость безопасностью мешает нам жить - Фрэнк Фаранда"

Уже в самом начале нашей совместной работы стало ясно, что эти переживания были весьма травмирующими. Самой разрушительной, похоже, была утрата ощущения стабильности и уверенности в будущем. Деньги стали для Боба синонимом безопасности, но в той же мере потеря безопасности стала синонимом неведения – ты не знаешь, откуда в следующий раз возьмется еда или не бросят ли тебя однажды мать и отец. Из его слов следовало, что родители никогда не пугали тем, что оставят его, но, так или иначе, в детстве он этого боялся.

Время и старания помогли нам с Бобом постепенно вскрыть эти годы депривации. Стресс, в котором оказались родители, все потеряв, превратил их в источник непредсказуемой угрозы, и Бобу рядом с ними казалось, что он ходит по тонкому льду. Исследование беспокойства и тревоги Боба привело нас к глубоко захороненным воспоминаниям и почти невыносимой эмоциональной боли. Его чувство безопасности было стреножено, и он верил, что деньги – единственное, что может его спасти. Помимо тревоги, однако, мы с Бобом нашли огромную подавленную ярость и яркие фантазии о мести.

На этом этапе Боб учился справляться с сильными эмоциями, которые он так долго отрицал, особенно с глубоким гневом. Работа продвигалась, и он становился все менее тревожным. Это продолжалось, пока однажды во время сеанса Воображение не стало рисовать перед ним картины мести отцу. Я посоветовал ему последовать за этими образами, и он описал, что видит и чувствует. От животного мучительного гнева, когда его пальцы смыкались на воображаемом горле, он перешел в тихую, почти мирную область, где не было ничего, кроме горя. Там не было слов, были лишь затянутые, словно в замедленной съемке, отрицательные движения его головы: нет, нет, нет. Тогда у него полились слезы, и он сказал: «Моя сестра… моя сестра».

Услышав эти слова, я поначалу ничего не понял. Я работал с Бобом уже больше года и никогда не слышал, чтобы он упоминал сестру. Тут Боб резко вытер слезы и выпрямился.

Я уточнил, какие чувства он испытывал, воображая своего отца, и услышал в ответ: «Дичь какая-то. Я такого не ожидал». Я осторожно уточнил: «Я слышал, вы говорили о своей сестре». Боб сказал: «Да, это и было дико». «Знаете, – продолжил я, – я и не знал, что у вас была сестра». «Правда?» – удивился он. Мне было ясно, что это сознательное умолчание имеет значение, которое он не хочет признавать.

После этой встречи в течение нескольких месяцев Боб иногда пропускал сеансы, что было для него нехарактерно, и никогда больше не упоминал сестру. Однажды я спросил его о пропусках и высказал догадку, что они могли быть связаны с сеансом, на котором он заговорил о своей сестре. Боб ответил, что так не думает и что, возможно, это больше связано с книгой, которую он сейчас читает.

Скоро я узнал, что упомянутая книга была духовной книгой самопомощи, предлагавшей позитивный подход к процветанию и проявлению желаний. Автор, очевидно, не была сторонником психотерапии и призывала читателей скептически относиться к психологическим подходам, сосредоточивающимся на обсуждении «вопросов из прошлого». Боб сказал мне, что работает над изменением своих негативных «базовых убеждений» в своей никчемности. Книга рекомендовала визуализацию и аффирмации как противоядие от этих ограничивающих убеждений.

Честно говоря, я был настроен скептически. Пробуждение в Бобе интереса к духовности нью-эйдж, которого он никогда прежде не проявлял, совпало с появлением, казалось, похороненных воспоминаний о его сестре и с пропусками сеансов. Это выглядело слишком значимым для простого совпадения. Во всяком случае на мой взгляд.

Так продолжалось еще несколько месяцев, пока однажды Боб не пришел с желанием рассказать о «важном сне». Так он это назвал, и я согласился. Прежде чем пересказать свой сон, он вручил мне книгу, которую штудировал, в подарочной упаковке. Когда я открыл ее, успокаивающий аромат ладана разлился в воздухе. Это напомнило мне годы, когда я всерьез занимался йогой и медитацией. Я поблагодарил его. Это был искренний дар от всего сердца. Я знал, что это многое для него значит, и для меня было важно, что он решил этим поделиться. Вдобавок мне виделось за этим трогательное стремление Боба деликатно приобщить меня к своей новообретенной вере.

Боб стал рассказывать мне свой сон. В первой части он шел на сеанс психотерапии, но все время сбивался с пути. Всякий раз, едва он пытался сделать шаг в направлении моей приемной, как оказывался в опасном квартале. Наконец к нему подошла незнакомая женщина и проводила туда, где находилась моя новая приемная. Это был пентхаус в «крутом» жилом квартале небоскребов.

Во второй части сна действие переместилось в лифт на пути к моей новой приемной. Боб нажал кнопку верхнего этажа, но над ней появилась другая. Он раз за разом нажимал самые верхние кнопки, но так и не мог добраться до моего кабинета. Наконец он в отчаянии пошел по лестнице, но вместо моей приемной оказался на крыше.

В третьей части сна Боб рассматривал сверху город, раскинувшийся до горизонта. Каким-то образом с того места, где стоял, он видел весь мир целиком. Ему было приятно смотреть вниз, и он понял, что никогда на самом-то деле и не собирался приходить ко мне; крыша была идеальным местом. Стоя на крыше, он заметил внизу человека, которого знал по бизнесу, и сказал себе как нечто само собой разумеющееся: «Я на вершине мира».

На мой вопрос, что он думает об этом сне, Боб ответил, что он, вероятно, связан с его планом завершить психотерапию. Все идет прекрасно, и за две недели с нашей последней встречи он вложил все свои сбережения в бизнес, предложенный другом его друга. Он был уверен, что станет миллионером. Мгновение я просто сидел, пытаясь понять, что я чувствую. Его сообщение об окончании лечения определенно выглядело неожиданным, и это было примечательно. Кроме того, у меня возникло странное чувство собственной несостоятельности, когда он мне об этом сказал. Я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, и решил отложить обсуждение прекращения терапии, чтобы сначала разобраться с его сном. Я спокойно спросил: «Что для вас самое примечательное в этом сне?»

Боб назвал две вещи: плохой район, в котором он оказывался, когда пытался попасть на психотерапию, и финальный момент пребывания на вершине мира.

Тогда я спросил, что приходит ему на ум в связи с этими двумя частями сна. «Пожалуй, я думаю о том фильме с Грегори Пеком, – сказал Боб, – где он богатый гангстер, у него мама, и он на вершине мира. Я помню этот фильм с детства. Думаю, я смотрел его с папой в тот день, когда уехала сестра. Это было как раз в конце жизни в большом доме».

В этот момент я напомнил Бобу, что ничего не знаю о его сестре и что он лишь мельком упомянул о ней на одном сеансе. Как ни странно, внезапно он все мне рассказал.

* * *

Сестра Боба была на два года младше его и страдала тяжелой формой аутизма. Он был предан ей в детстве, и сейчас, рассказывая о ней, улыбался. Боб вспомнил, как она любила свой футбольный мяч. Она повсюду его с собой носила: брала в постель, ела с ним, а главное, любила его бросать. Однажды, когда Бобу было около шести лет, они с сестрой вышли на задний двор их большого дома, и оказалось, что она забыла мяч в доме. Она очень расстроилась, как с ней часто бывало, и Боб помчался обратно в дом за мячом. Вернувшись, он пнул его сестре. К сожалению, мяч попал прямо ей в лицо – она не подняла руки, чтобы перехватить его. У сестры оказался сломан нос, рассечена губа и заплыл глаз.