Читать книгу "Перекресток пропавших без вести - Нина Хеймец"

Была у Мирьям и Тедди. Шла и готовилась к разговору, но так на него и не решилась, а ведь надо им сказать. Непонятно, сколько я еще смогу приходить вот так. Вместо меня – языки бесцветного пламени, облака в безлунном небе, дождь над ночным морем. А потом фонари включают, свет отражается от капель воды, и вот – дверь.

– Ничего не понимаю, – сказала Мирьям, – кто это еще к нам приходил?

– В таком, с позволения сказать, состоянии, – добавил Тедди.

– Наверняка совпадение, – это был Боаз.

Я взяла тетрадь. Почерк был крупным и неровным. Буквы наклонялись в разные стороны. Некоторые слова были зачеркнуты – вернее, полностью зарисованы частыми штрихами. Я перелистнула страницы назад. Вверху одной из них было написано: «Ноябрь».

– И всё-таки я хотела бы знать, кто это, – сказала Мирьям.

Нам сразу же представился шанс. Несколькими страницами позднее было написано: Всё оставила в железном шкафу с дельфинами. Надо было постараться, чтобы выбрать для послания место, более нам знакомое. Расселенный одноэтажный дом, буквально в двух кварталах отсюда. Перед домом железный шкаф, в котором раньше были водопроводные счетчики, на дверце граффити: дельфины толкают перед собой кажущийся крошечным самолет с пропеллером. Мы даже не обсуждали, что делать – просто вышли из квартиры и туда отправились. Было уже за полночь, улицы опустели, только где-то вдали мчался мотоцикл. Потревоженные шумом летучие мыши вырывались из крон деревьев и метались над ними, и казалось, что это сами деревья разлетаются на части, будто отраженные в разбитом зеркале, а потом фрагменты перемешиваются, возвращаются в чужие кроны и прирастают к ним, становясь неотличимыми. Мы открыли шкаф – пустые трубы, пыль, но – внимание! – пыль на полу лежит неравномерно. Там относительно недавно находился прямоугольный предмет. Коробка? Лист бумаги? Конверт?

– Тетрадь? – предположил З.

Замкнутый круг.

Следующим вечером мы собрались, чтобы исследовать тетрадь подробно и ничего в ней не упустить. При последовательном изучении выяснилось, что записи в ней велись вразнобой: за ноябрем, например, следовал апрель, а потом – сентябрь, да и внутри месяцев, если их названия действительно соответствовали датам написания, а не были расположены так по какой-либо другой причине, события располагались в порядке, казавшемся нам произвольным – будто кто-то писал на первом попавшемся (открывшемся) чистом листе, возможно, даже не сверяясь с последующими и предыдущими страницами. Тем не менее, наши изыскания не прошли даром: мы узнали имя автора: в тетрадку оказался вложен листок, явно к ней не относившийся, меньшего формата.

Дорогая Михаэла, наконец-то

Собственно, всё. Запись обрывалась. Но: почерк был другим, не тетрадочным. Так или иначе, адресат письма имел (до нас) доступ к тетради и – напрашивался вывод – являлся ее владельцем. В тетради Михаэла навещала подругу Лизу: по косвенным признакам мы установили адрес последней и навели справки. Выяснилось, что она уехала в кругосветное путешествие и на настоящий момент – мы рассчитали время – должна была находиться где-то на Огненной земле («Летом возможны снегопады» – прочитали мы в Википедии).

Наши выводы косвенно подтвердились несколькими днями позже: в той же лавке, где им была куплена тетрадь, Йоав обнаружил фотоальбом «Огненная земля», правда, черно-белый, с посвящением М. от Л. с надеждой на скорую встречу.

Это, кстати, могло объяснять – но всё же не объясняло – отсутствие М. где-бы то ни было, куда мы приходили, стремясь обнаружить оставленные ею следы, восстановить последовательность упомянутых ею событий (если, конечно, записывала их именно она – а не вложила в тетрадь случайный листок или начатое ею же письмо к некоей Михаэле, которой, получается, она сама не являлась).

Более того, уехав к подруге на Огненную землю, попав в снегопад, Михаэла могла в любой момент оттуда вернуться – и вот жизнь возвращается к ней сохраненными нами отрывками: навсегда утерянный, увезенный на грузовике дневник – вот он, пожалуйста; и ключ, найденный нами в парке, где она любила гулять, и координаты шкафа с дельфинами, и платье в секонд-хенде, куда Михаэла ходила раз в неделю, исправно, как часы – мы так и не поняли зачем. Платье купила Д. и на этом исчезла в чужом. Возвращение Михаэлы стало почти свершившимся фактом, и каждый раз, поднимаясь на крышу к Тедди и Мирьям, мы были почти уверены, что встретим ее там, придем, включим лампы и она здесь, смотрит внимательно (а мы так волнуемся, что даже забываем ее как следует разглядеть), дождевик Михаэлы блестит от вечерней влаги или просто блестит, потому что ткань такая, легкая, развевающаяся на ветру; ей очень идет эта накидка, этот кокон, скафандр, плащ – отражает свет, отражает капли, отражает нас, водяная пыль.

Танцы вокруг

Стены крошились, пальцы оставляли в них узкие красные борозды. Кожа на суставах содралась – Эфи и сам не заметил, когда именно; рассохшаяся известь впитывала кровь как хищный цветок. Самое обидное, что колодец не был глубоким – в одну из первых попыток выбраться, подпрыгнув, Эфи дотянулся до его края, до твердых камней, но тут же соскользнул вниз. Еще несколько лет назад он бы давно уже был наверху. Ловкий и сильный, он пожимал плечами – мол, надо же было так оступиться, шел прочь, забывал об этом. Эфи сел, прислонившись спиной к стене. Солнце взошло недавно, все вообще случилось недавно, стена еще сохраняла ночную прохладу. Его будут искать, Ноа обязательно спохватится – его слишком долго нет, и воды у него с собой мало. Он попытался вспомнить, сказал ли ей, куда сегодня едет. Говорили ли они об этом? Эфи пытался сосредоточиться, но Ноа становилась прозрачной, расслаивалась, и было непонятно, в каком из дней он рассказывает ей о колодцах, спрятанных много сотен лет назад так, что чужие проходили в нескольких сантиметрах от них и ни о чем не догадывались, и умирали от жажды, и рассказывает ли, и в каком из дней она слышит его слова. По шоссе – в нескольких километрах отсюда – проносились машины. Небо было бесцветным и ровным. За шиворот тонкими струйками сыпался песок. Эфи закрыл глаза и стал ждать.

* * *

Долго звонят в дверь. Лодка мчится, ветер надувает серый парус. Арик резко садится в кровати. У него колотится сердце, он с трудом переводит дыхание. Не приснилось? Лена тоже проснулась, зажигает свет. Значит, опять. Арик нашаривает шлепанцы, идет к двери. Лена говорит: «Не иди туда, это всё то же». Арик заглядывает в глазок – снаружи никого нет, как и следовало ожидать. Он открывает дверь, спускается по лестнице и выходит из подъезда. Ему кажется, что в воздухе что-то изменилось. Он стал более упругим, словно смотришь сквозь ставшую вдруг вертикальной прозрачную водную гладь. Арик возвращается домой, тщательно запирает дверь, ложится в кровать, гасит свет. Такой ветер должно быть слышно, но лодка скользит в полной тишине. Небо затянуто тучами, лишь иногда в их прорехах мерцают звезды. Паруса на этом фоне не видно, Арик просто знает, что он есть. Ветер усиливается.

* * *

Солнце в зените, у Эфи над головой. «Будто я – его маятник. Все, кто в пустыне, – его маятники». В какой-то момент он понимает, что его могут не найти, или найти слишком поздно. Он вспоминает скелет, который видел в антропологическом музее. Когда его обнаружили, ему было десять тысяч лет, и он сжимал в кулаке ракушку.