Читать книгу "Гробница тирана - Рик Риордан"

У Хейзел зедергался правый глаз:

– Прости. Я росла в 1930-е годы – иногда вырывается не то слово. Я не думаю, что парень может решить все мои проблемы. Просто на Фрэнке тоже проклятие, и он меня понимает. Мы помогали друг другу, когда было трудно: разговаривали, учились снова быть счастливыми. С ним я чувствую себя…

– …любимой? – предположил я.

Лавиния встретилась со мной глазами и одними губами произнесла «Обожаемой».

Хейзел поджала ноги под себя:

– Не знаю, зачем я вам это рассказываю. Но – да. Теперь я куда лучше контролирую свои силы. Драгоценности уже не выскакивают из земли, если я расстраиваюсь. Но их по-прежнему нельзя тратить. Думаю… у меня такое чувство, что Плутону это не понравится. И я не хочу проверять, что случится, если кто-то решится это сделать.

Мэг надула губы:

– Значит, ты не можешь дать мне даже маленький алмазик? Даже если я просто ради прикола оставлю его себе?

– Мэг, – укоризненно сказал я.

– Или рубин?

– Мэг.

– Ну и ладно. – Мэг задумчиво посмотрела на свою единорожью футболку, явно прикидывая, как круто было бы украсить ее драгоценными камнями стоимостью несколько миллионов долларов. – Я просто хочу сражаться.

– И тебе наверняка придется, – сказала Хейзел. – Но не забывай: сегодня мы должны лишь осмотреться и собрать информацию. Нужно быть незаметными.

– Да, Мэг, – подтвердил я. – Потому что, как ты помнишь, Аполлон зрит смерть в Тарквиния могиле. Если я и должен узреть смерть, то лучше я при этом спрячусь в тени и потихоньку ускользну, чтобы она меня не заметила.

Вид у Мэг был возмущенный, словно я предложил ей сжульничать в игре в догонялки:

– Ладно. Думаю, я смогу быть незаметной.

– Отлично, – кивнула Хейзел. – И, Лавиния: никакого шума, – добавила она, явно имея в виду лопнувший пузырь из жвачки.

– Считаешь меня полной дурочкой?! Я могу передвигаться очень тихо. – Она пошевелила ногами. – Я же типа дочь Терпсихоры.

– Хм, – сказала Хейзел. – Что ж, ладно. Всем собираться и немного отдохнуть. Встретимся на Марсовом поле на закате.

Предполагалось, что отдых – простое задание.

Мэг отправилась изучать лагерь (читай: снова глазеть на единорогов), а я остался один в комнате над кофейней. Лежал на своей койке, наслаждался тишиной, рассматривал посаженные Мэг ирисы, которые уже цвели в ящике за окном. И никак не мог заснуть.

Рана на животе болела. Голова гудела.

Я думал о Хейзел Левеск, которая считает, что Фрэнк избавил ее от проклятия. Каждый заслуживает встретить кого-то, кто смоет с него проклятие, дав почувствовать себя любимым. Но мой рок был иным. Самые серьезные мои романы заканчивались бо́льшим количеством проклятий, чем те, от которых они избавляли.

Дафна. Гиацинт.

А затем и Кумская Сивилла.

Я вспомнил тот день, когда мы с ней сидели на пляже, и Средиземное море расстилалось перед нами как лист синего стекла. Позади нас, на холме, где располагалась пещера Сивиллы, росли оливы, иссыхающие под палящим солнцем Южной Италии, и монотонно стрекотали цикады. Вдали в дымке маячила пурпурная громада Везувия.

Сложнее было воскресить в памяти образ самой Сивиллы – не той сгорбленной седой старухи из тронного зала Тарквиния, а прекрасной молодой женщины, какой она была на том пляже столетия назад, когда Кумы еще были греческой колонией.

Мне нравилось в ней всё: как искрятся на солнце ее темно-рыжие волосы, озорной блеск ее глаз, непринужденная улыбка. Казалось, ей не было дела до того, что я бог, хотя она отринула все, чтобы стать моим Оракулом: семью, будущее, даже собственное имя. Посвятив себя мне, она стала называться просто Сивиллой, гласом Аполлона.

Но этого мне было недостаточно. Я был сражен. Убедил себя, что это любовь – настоящее чувство, которое очистит меня от ошибок прошлого. Я хотел, чтобы Сивилла была со мной вечно. И я начал ее уговаривать.

– Ты можешь быть не просто моей жрицей, в тебе заложено куда больше, – убеждал я ее. – Выходи за меня!

Она рассмеялась:

– Ты, наверное, шутишь.

– Нет! Проси взамен что угодно, и я дам тебе это.

Она покрутила темно-рыжую прядь:

– Я всегда хотела быть просто Сивиллой, указывать здешним людям путь к лучшему будущему. Ты уже дал мне это. Так что ха-ха. Ты в пролете!

– Но… но ведь тебе отпущено времени всего на одну жизнь! – сказал я. – Если бы ты была бессмертной, то могла бы вечно направлять людей к лучшему будущему вместе со мной!

Она искоса посмотрела на меня:

– Аполлон, перестань. Я бы надоела тебе к концу недели.

– Никогда!

– Хочешь сказать… – она зачерпнула две горсти песка, – что если я захочу жить столько лет, сколько здесь песчинок, ты исполнишь мое желание?

– Исполнено! – объявил я. И тут же почувствовал, как часть моей силы влилась в поток ее жизненной энергии. – А теперь, любовь моя…

– Стоп, стоп! – Она рассыпала песок, вскочила на ноги и попятилась, словно я вдруг стал радиоактивен. – Я говорила гипотетически, красавчик! И не давала согласия…

– Что сделано, то сделано! – Я встал. – Желание нельзя забрать назад. Теперь ты должна выполнить свою часть уговора.

Ее взгляд испуганно заметался:

– Я… я не могу. Не стану!

Я рассмеялся, думая, что она просто нервничает, и распахнул объятия:

– Не бойся.

– Естественно, я боюсь! – Она снова попятилась. – С твоими возлюбленными всегда случается что-нибудь ужасное! Я просто хотела быть твоей Сивиллой, а ты все усложнил!

Улыбка сползла с моего лица. Происходящее остудило мой пыл, и я почувствовал, как внутри меня поднимается буря.

– Не зли меня, Сивилла. Я предлагаю тебе всю Вселенную. Я подарил тебе почти вечную жизнь. Ты должна заплатить за это.

– Заплатить?! – Она сжала кулаки. – Ты что, считаешь это сделкой?

Я нахмурился. Все явно пошло не так, как я задумал.

– Я имел в виду… Конечно, я не…

– Что ж, владыка Аполлон, – прорычала она, – если это сделка, то я предпочитаю отсрочить платеж до тех пор, пока ты не выплатишь мне все, что пообещал. Ты сам сказал: почти вечная жизнь. Я буду жить до тех пор, пока не закончатся годы, числом равные песчинкам, так? Возвращайся ко мне, когда это время истечет. И, если твое желание не изменится, я буду твоей.

Я опустил руки. Внезапно я возненавидел в Сивилле все, что мне в ней нравилось: ее своенравие, отсутствие священного трепета передо мной и ее приводящая в бешенство недосягаемая красота. Особенно красота.