Читать книгу "Черчилль. Биография - Мартин Гилберт"

15 июля Черчилль с дочерью вылетел из Бордо в Берлин. Неделя отдыха закончилась. В Потсдаме, в особняке на Рингштрассе, 23, предоставленном Черчиллю, его встречали Иден, Эттли, Александер и Монтгомери. «ПМ выглядит стариком, – написал Монтгомери другу. – Я был в шоке, увидев его. Он постарел на десять лет с тех пор, как я его в последний раз видел».

На следующее утро состоялась первая встреча Черчилля с Трумэном. Резиденция американского президента находилась в четырехстах метрах от его особняка. Черчилль провел там два часа. «Он сказал, что президент ему очень понравился и что они нашли общий язык, – написала Мэри матери. – Говорит, уверен, что они сработаются». Днем Черчиллю показали развалины рейхсканцелярии Гитлера. На площади собралась толпа немцев. «За исключением одного пожилого мужчины, который неодобрительно качал головой, – позже вспоминал Черчилль, – все приветствовали меня. Моя ненависть умерла вместе с их поражением, и я был чрезвычайно тронут таким проявлением чувств, а также их изможденным видом и изношенной одеждой».

На второй день пребывания в Потсдаме Черчилль пригласил на обед Трумэна и его военного министра Генри Стимсона, который положил перед Черчиллем листок бумаги со словами: «Дети родились удовлетворительно». Он не понял, что это значит. «Это значит, – пояснил Стимсон, – что эксперимент в американской пустыне завершен. Атомная бомба стала реальностью».

Сталину еще не сообщали о столь важном событии. Первое пленарное заседание состоялось после обеда со Стимсоном. Черчилль настаивал на «скорейшем проведении свободных выборов в Польше, которые отразят пожелания польского народа», – одном из принципиальных решений, которое было принято в Ялте. В частной встрече со Сталиным после заседания Черчилль заговорил о немецком народе: «Они всегда верили в символ. Если бы Гогенцоллерну позволили править после Первой мировой войны, не было бы Гитлера». Он не упомянул, что впервые увидел Гогенцоллерна, императора Вильгельма II, пятьдесят четыре года назад в Хрустальном дворце в мае 1891 г.

В какой-то момент светской беседы Сталин признался Черчиллю, что стал курить сигары. Черчилль сказал, что, если фотография Сталина, курящего сигару, «станет известна миру, это будет гигантская сенсация».

18 июля гостем Черчилля на обеде был Трумэн. Два часа они провели наедине. По ходу разговора Черчилль поинтересовался, нельзя ли «безоговорочную капитуляцию Японии оформить таким образом, чтобы мы получили все гарантии будущего мира и безопасности и в то же время оставили японцам некую видимость воинской чести и уверенности в их существовании после выполнения всех мер безопасности, которые потребуют победители». Трумэн, как зафиксировала стенограмма, не считал, что «после Перл-Харбора японцы должны сохранять какую-то воинскую честь».

Черчилль, кроме того, сказал Трумэну, что рассчитывает на максимальное послевоенное сотрудничество между их странами. Когда же Трумэн заметил, что даже двухсторонние соглашения необходимо проводить через Организацию Объединенных Наций, Черчилль возразил, что такие вещи бессмысленны. «Мужчина, – сказал он, – может предложить девушке вступить в брак, но от этого будет мало толку, если ему ответят, что она всегда будет ему как сестра. Мне бы хотелось сохранить существующую систему взаимодействия между Британией и Соединенными Штатами, предполагающую общее использование каждой стороной военной инфраструктуры, как, например, военные базы и пр.». Трумэн полностью согласился с его предложением, оговорив только, что «идею нужно представить в соответствующей форме, чтобы она не выглядела как грубая форма альянса а deux[57]».

В конце Трумэн, по словам Черчилля, «отреагировал самым обнадеживающим образом на предложение о сохранении Объединенного комитета начальников штабов до тех пор, пока мир не придет в себя после страшной бури», и в конце беседы сказал, что для него это был «самый приятный обед за многие годы». Однако днем Черчилль узнал, что американские начальники штабов, выражая полное согласие консультироваться со своими британскими коллегами по общим стратегическим вопросам, заявили, что в отношении Японии готовы на это лишь при условии, что в случае каких-либо разногласий окончательное решение останется прерогативой начальников штабов США». Британии пришлось принять, по сути дела, ультиматум американцев, как приходилось делать то же самое и в Европе.

Второе пленарное заседание состоялось днем 18 июля. Когда Черчилль спросил Сталина про Польшу, советский лидер заверил его, что временное правительство никогда не препятствовало проведению свободных выборов. Через час и двадцать минут заседание закончилось «к большому неудовольствию ПМ, – как записал сэр Александр Кадоган, – поскольку он хотел продолжать непринужденную беседу и был крайне разочарован – как ребенок, у которого отняли игрушку. Но Трумэн закрыл заседание».

Вечером Черчилль ужинал вдвоем со Сталиным. Они провели вместе пять часов. «Русскому народу, – сказал Сталин Черчиллю, – не хватает образования и воспитания, и ему еще предстоит долгий путь». Он также предсказал, что на всеобщих выборах консерваторы победят с перевесом в 80 голосов. Возвращаясь к глобальной политике, Черчилль сказал, что «будет рад приветствовать Россию как великую морскую державу в Дарданеллах, на Тихом океане и в Кильском канале, который должен получить международный статус, как Суэцкий канал». Говоря о государствах Центральной Европы, Сталин в очередной раз заверил Черчилля, что он «против советизации любой из этих стран. В них должны пройти свободные выборы». Как и заверение насчет Польши, сделанное в этот день, это оказалось ложью.

Утром 21 июля в Берлине состоялся британский Парад Победы. К центральной трибуне Черчилль и Эттли ехали в разных джипах вдоль колонн приветствовавших их войск. Личный секретарь Черчилля Джон Пек позже вспоминал: «Меня, как, наверное, всех остальных, хотя никто не сказал об этом вслух, поразило очень странное явление: Уинстон Черчилль, лидер великой войны, без которого мы вообще никогда не оказались бы в Берлине, получал гораздо менее громогласные приветствия, чем мистер Эттли, который – сколь бы ни был велик его вклад – не оказал никакого заметного личного влияния на ход войны».

Днем на очередном пленарном заседании Черчилль и Эттли выразили протест Сталину в связи с тем, что новая польская граница отнесена слишком далеко на запад и к Польше присоединена четверть пахотных земель довоенной Германии. Их протест поддержал Трумэн. Но Сталин вовсе не собирался возвращать Силезию Германии. Также на следующем пленарном заседании, где главной темой опять стала Польша, он не согласился с возвращением Германии городов Штеттин и Бреслау[58]: новая польско-германская граница должна проходить по Одеру и Западной Нейсе. Черчилль и Трумэн совместными усилиями не смогли убедить его изменить решение.

Американцы узнали больше о характере испытаний атомной бомбы в пустыне штата Нью-Мексико. Утром 22 июля Сипмсон пришел к Черчиллю рассказать подробности. Внутри окружности диаметром два с половиной километра разрушения оказались тотальными. Черчилль тут же отправился к Трумэну. Позже он вспоминал: «Возникло ощущение, что такое оружие может дать японцам повод сохранить честь и освободит их от обязательства сражаться до последнего солдата».