Читать книгу "Дикие истории. Дневник настоящего мужика - Тимофей Баженов"

Первыми на локацию мы отправились с прекрасным оператором, да и просто хорошим человеком Мишей Оркиным. Ехали поездом. Техники было много, и я взял «СВ».

Конечно, мы долго собирались. Потом долго ждали машину. Потом ехали по пробкам. Короче, мы сильно опаздывали.

Я, собираясь дома, решил надеть самые плохие штаны. Я считал свое решение очень умным. Там лес, думал я, кровь, грязь. Я не в кадре… зачем хорошие штаны? Возьму плохие. И надел лохмотья. Идиот. Я в тот день думал плохо. Зачем в поезде ремень? — подумал я. И не надел ремня.

Редакционная машина взвизгнула тормозами у вокзала. Мы выскочили и стали хватать сумки. Мне, кроме моего рюкзака, досталась сумка с аккумуляторами, сумка со звуком, сумка без ручки со штативом и баул со светом. Общий вес не меньше восьмидесяти килограммов.

Миша был высокий, плечистый и очень красивый парень. Он взял не меньше. Но в руке у него еще была камера «Бетакам» весом шестнадцать килограммов. Очень дорогая. Очень нежная. И нести «Бетакам» полагается как хрустальную вазу. До отправления поезда оставалось минут пять, а мы только бежали через парковку.

Миша бежал размашисто и не оглядывался. Может, это и хорошо. Так как я представлял собой жалкое зрелище.

СУМКИ И БАУЛЫ СПОЛЗАЛИ С ПЛЕЧ, БОЛТАЛИСЬ НА ПОЯСЕ И ПУТАЛИСЬ В НОГАХ. РУКИ БЫЛИ ЗАНЯТЫ, НО САМОЕ ОТВРАТИТЕЛЬНОЕ — СПАДАЛИ ШТАНЫ.

Не было времени их подтягивать. Да и бесполезно — они сразу падали. Что-то нарушилось в их конструкции, они не держались вовсе.

Шаги из-за этого становились мелкими. Походка семенящей. Выглядело это как в комедии времен Чарли Чаплина. Так без штанов я и всеменил на перрон. Поезд уже медленно катился. Я ухнул в раскрытые двери первый баул. Миша был внутри и ловил багаж. Когда в вагон залетела последняя сумка, поезд уже катился со скоростью километров двадцать в час.

Я в прыжке подтянул штаны, произвел в воздухе немыслимый кульбит и зацепился за поручень последнего вагона. Я прошел сквозь состав как раскаленный нож через масло.

У дверей СВ меня встретила непреодолимая преграда. Проводница не желала, чтобы я осквернял своим присутствием ее вагон. Она долго не могла поверить, что этот бомж со спущенными штанами и есть тот человек в рубашке и галстуке, который, чуть улыбаясь, взирал на нее с первой страницы моего паспорта.

Потом все утряслось. Я сразу оставил тысячу за чай, на случай если нам еще что-то потребуется. Мы заперлись в купе. Миша восседал за столом как принц, а я напротив него, посреди полки, скрестив ноги по-турецки. Чисто кум королю, сват министру. Выпили, поели.

Нам больше ничего не потребовалось, и мы проспали как два ангела до Волгограда. Когда выгружали багаж, я услышал краем уха, как наша проводница недвусмысленно сообщала своим коллегам, что мы с Мишей, дескать, нетрадиционной ориентации.

Я не стал добиваться справедливости и просто забрал девятьсот шестьдесят рублей сдачи за чай. За что уже вслух был назван гомосеком.

Это, кстати, была единственная проводница-сука в моей жизни. Судьба ей жестоко отомстила за навет и клевету, явив справедливость фатума. Но об этом в конце главы.

Охота на волков

Мы долго тряслись в «уазике» и наконец оказались в лесничестве. Там было несметное количество комаров и пахло собаками. Я решил лечь на улице. Хозяева избушки отговаривали меня, уверяя, что волки сейчас свирепствуют, и я буду непременно съеден.

Я проигнорировал эти угрозы. Выкопал несколько кустов колючего боярышника и огородил ими свою походную постель. Потом помылся в реке (на это пришел посмотреть весь лесхоз, по их мнению, вода была недостаточно теплой) и завалился спать в мешок.

Комаров не было из-за ветра. Они все сидели в избушке. Пили теплую кровь и спали на стенах, не боясь быть сдутыми.

Утром хозяева осматривали меня с большим интересом. Видимо, подозревали в колдовстве. Они недоумевали, благодаря каким таким чарам я еще жив, не съеден ни волками, ни комарами…

Я не одобряю охоту на волков. Считаю ее жестокой. Волк — зверь не лицензионный. То есть на него распространяется правило «сколько раз увидишь его — столько раз его и убей»[15]. Охота в начале лета особенно жестока. В расход идут не только матерые, взрослые звери, но и щенки, только появившиеся на свет. Даже если не убивают физически, смерть все равно настигает их. Ведь мать и отец мертвы, а дети беспомощны.

ОТЛИЧИТЕЛЬНАЯ ЧЕРТА МУЖЧИНЫ — ХЛАДНОКРОВИЕ. И Я НИКОГДА НЕ ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ СЛАБОСТЬ. ТУТ НУЖНО ПОНИМАТЬ РАЗНИЦУ. ЕСТЬ СИТУАЦИИ, КОГДА МУЖЧИНА МОЖЕТ ПРЕДОТВРАТИТЬ БЕДУ, И ТОГДА ОН ДОЛЖЕН ЭТО СДЕЛАТЬ, НЕ ТЕРЯЯ ОПЯТЬ ЖЕ РАССУДКА. И ЕСТЬ МОМЕНТЫ, КОГДА БЕДА НЕИЗБЕЖНА, ТОГДА НУЖНО БЫТЬ ХЛАДНОКРОВНЫМ.

Это была трудная командировка для слаботренированной психики моих спутников. Кровь лилась рекой. Волчьи трупы громоздились горами. Стреляли с вертолетов, с машин, с мотоциклов и с лошадей. С номеров стреляли и в загоне. Выслеживали и стреляли. Стреляли с подхода. Оператор, который бывал на войне, держался молодцом. А тот, который помладше, чуть не плакал. Но снимал без брака. Все это мясо потом показывали по телевизору на всю страну.

И страна была довольна. Мол, так им и надо, хищникам-бандитам. Действительно, в тот год в Волгоградской области волков было очень много. В соседнем регионе шли боевые действия, и волки мигрировали туда, где не стреляют. За это стали стрелять уже по ним.

Наконец перебили всех.

Гора трупов была уложена на поляне на старые покрышки. Сверху полили обильно соляркой и подожгли. Черный дым огромным волчьим хвостом поднялся над угодьями. Все было снято. Мы собрались домой.

* * *

Тут явился старший из отряда очистки и сказал: «Сейчас будем детей убивать!»

В его голосе слышалось ликование.

За труп взрослого волка тогда платили сто рублей. За мертвого щенка — двадцать. Толстая приемщица мертвечины сетовала мне, мол, хитрить стали охотнички. Убивают в деревне собачьих щенков и мне несут. Но меня, дескать, не обманешь, я-то знаю: у волчат когти черные, а у собачат — розовые. Собачат сразу на помойку. Я, говорит, казенные деньги берегу…

Скоро пришла новость. Нашли нору. Сейчас раскапывают. Мы сели на лошадей и поехали туда. Логово было устроено в крутом берегу оврага. Прямо над входом цвел жасмин. Аккуратная тропа шириной не более пятнадцати сантиметров вела по пологому склону прямо в логово.

В метре от норы была устроена круглая яма с чистой водой. Пожилой охотник, который тоже все это не одобрял, рассказал мне, что эта волчья семья жила обособленно, без стаи. Они были местные, не пришлые. Мать, отец и дети. Нору они взяли барсучью, на «вторичке». Сами сделали ремонт.

Когда волчица ушла в дальнюю комнату рожать, самец начал копать прямо у входа. И копал вертикально вниз. До воды. Он сделал колодец, чтобы жена могла пить, не отходя от детей. Волк носил им еду в своем желудке. На крупную дичь не охотился, собирал мышей-полевок, по триста в день, и отрыгивал у входа. Это ели все. Таким образом дети получали всю флору кишечника здорового волка. Заряжались иммунитетом. Мать была истощена постоянным кормлением, и ей тоже полупереваренная пища была необходима.