Читать книгу "Страна призраков - Колин Генри Уилсон"

С поворотом тропы налево, к зазору между холмов, покалывание прекратилось: ручей и тропа разошлись.

Шагая по упругой зеленой траве, Найл невольно припомнил тот сон про город конических башен. Участок, по которому они сейчас шли, когда-то, видимо, был дорогой: временами по сторонам попадались большие, вросшие в дерн камни — иные даже с высеченными надписями, разгадать которые или хотя бы досконально распознать форму букв было решительно невозможно. Кто поставил эти камни или для чего они служили, хамелеоны сообщить затруднялись; им было известно лишь то, что возраст валунов исчисляется тысячелетиями. А когда переходили вересковую пустошь, спутники указали и на другие монументы. Один из них, в сотне метров от дороги, напоминал гигантский каменный гриб со шляпкой шириной как минимум в пару метров. «Боковое вглядывание» неожиданно выявило сухую фигуру сидящего на ней старика. Стоило повернуть голову, и того как не бывало.

Совершенно неожиданно сзади налетел промозглый ветер с дождем, причем такой яростный, что Найл еле удержался от падения. Сразу стало понятно, что ветер этот неспроста: наверняка как-то связан с изгнанным из гнездилища элементалом. Видно, та самая месть, которую верно предугадали хамелеоны. Им-то от нее ущерба не было — силы природы против них не действуют, — а вот на Найле можно было отыграться сполна, хотя бы за счет ветра и дождя.

Один из спутников Найла указал на подобие монумента, что высился на склоне, и все поспешили туда: Сизые тучи подернули солнечный день сумраком, а от порывов ветра Найл на бугристом дерне поминутно спотыкался. Приблизившись, он разглядел шесть близко стоящих мегалитов, покрытых еще одной гигантской каменной плитой. Это было очень кстати, поскольку ливень разразился такой, что казалось, над склоном повис густой туман. Найл не теряя времени сбросил суму и укрылся от ветра за самым крупным из мегалитов. Но и его двухметровой ширины оказалось недостаточно для защиты ни от ветра, задувающего словно отовсюду разом, ни от воды.

Когда Найла стал бить озноб, хамелеоны пришли в беспокойство. Тут гром шарахнул так, что задрожали камни, а от зигзага молнии, стегнувшего землю в десяти шагах, Найла ощутимо ужалило электричеством.

Хамелеоны определенно чувствовали: пора что-то предпринять. Они велели Найлу подняться (он почти уперся головой в лежащую сверху плашмя треугольную гранитную плиту) и тесно обступили его кружком. Подумав, что так они думают загородить его от непогоды, он подивился несуразности: порывистый ветер проходил через них насквозь.

На самом же деле они возложили на Найла руки — кто на плечи, кто на спину, кто на голову, — отчего он сразу проникся глубинным спокойствием, какое испытывал в той подземной пещере. Сейчас ему фактически передавались вибрации физической сущности хамелеонов. Секунду-другую Найл инстинктивно противился перестройке своего вибрационного ритма. Затем до него дошло, что желаемого хамелеоны смогут достичь, лишь когда он сам придет им на помощь. От него требовалось определенное умственное усилие, чтобы использовать их энергию, которая напором воли смешивалась с его собственной.

Едва Найл это сделал, как почувствовал, что растворяется, словно его тело было тающим в воздухе дымом. Вибрационный уровень его сущности все нарастал, и вдруг он почувствовал, как с его тела что-то упало — оказалось, одежда; ни рук ни ног теперь не видать. Он стоял совершенно обнаженный, а дождь и ветер беспрепятственно проходили сквозь него.

Вибрация сменила уровень, и по позвоночнику к голове струей прихлынула холодная энергия. Стоило ей добраться до места, как хамелеоны неожиданно обрели видимость, да такую, какой Найл и не помнил. Он же теперь не чувствовал пронизывающего ветра, от которого одежду прибило к стене напротив. С другой стороны, камни сделались словно стеклянные, так что теперь можно было видеть их насквозь. Было заметно, что ветер огибает валуны, как волны бушприт.

Атаковав что было сил напоследок, ветер и дождь внезапно утихли, похоронив последние сомнения в том, что это была обыкновенная гроза. Через пару минут небо уже синело как ни в чем не бывало. Но Найл не торопился покидать своего убежища. Более того, не торопился он вообще никуда — настолько полонило свободой его теперешнее бестелесное состояние. Он и не знал, что человеческое тело на самом деле обуза, носить которую — сущее мучение. А ведь и вправду: таскаешь свои телеса, таскаешь, пока из сил не выбьешься. То ли дело эта невесомая, пьянящая легкость.

Вместе с тем его объяло беспечное чувство отсутствия времени, что-то вроде бесшабашности от стакана-другого вина. Время лишь символизировало собой треволнения, и Найл рад был от них избавиться. В то же время мир вокруг никогда еще не виделся таким чарующим. Взять хотя бы вот это необычное строение, укрывшее его от непогоды. Это же не просто монумент, воздвигнутый на заре времен, но и своего рода веха, возведенная именно здесь, поскольку место считается самым значимым в округе. В нем сходятся воедино многие земные силы. Если просидеть тут достаточно долго, то можно, пожалуй, не только историю этой вересковой пустоши постичь, но и все тайны природы.

Сознавал он и то, что у этого места есть хранитель — парик, ныне вполне безобидный, а когда-то жестокий Король-воин, от рук которого пало множество врагов, а многие разделывались на части заживо. Когда-то тут разыгралась кровавая битва, и король, обратив неприятеля в бегство, умер от ран. Теперь он бы с радостью ушел, но память о совершенных злодеяниях привязывала его к былому полю сражения.

Узнать о временах его владычества можно было, просто оставаясь здесь и вбирая сведения, начертанные на Камнях. Но собственная память внушала Найлу, что медлить нельзя. Они уже приближались к краю земли хамелеонов, и вскоре ему предстоит отправляться в неизведанное.

Хамелеонов, сознающих мысли и чувства Найла, такое решение печалило. Им казалось невероятным, что кто-то может оставить их вечную обитель природы и возвратиться в суетный мир людей. Пообщавшись с Найлом достаточное время, они теперь понимали, как непросто быть человеком с его узкими пределами сознания, механичностью тела, неизбывной нуждой противостоять физической реальности, которая им вовсе не казалась такой уж привлекательной.

То же самое чувствовал и Найл, и если бы не мысль о Вайге, то он, вполне вероятно, остался бы с ними на долгие недели, текущие плавно и незаметно. Но день уже вошел во вторую половину, и вскоре наступят ранние осенние сумерки.

Он инстинктивно догадывался, как можно возвратиться в обычное человеческое состояние: надо лишь медленно понизить небывалый вибрационный уровень. Легко сказать, а как преодолеть в себе колоссальную неохоту делать это? Все равно что вылезать холодным зимним утром из теплой постели, да еще и бросаться в ванну с ледяной водой. Но стоило ему решиться, как хамелеоны истаяли, оставив лишь возникшую между ними и человеком приязнь. Камни, в свою очередь, сделались непроницаемыми для взгляда, а присутствие их скорбного хранителя обрело смутную призрачность сна.

И все же в момент возвращения в физический мир Найл ощутил прилив блаженства; он понял, что именно здесь ему надлежит жить. В этот краткий миг до него словно дошло, зачем он появился на свет.