Читать книгу "Четвертая дверь - Поль Альтер"

Невыясненным осталось и еще одно: никто не слышал выстрела, оборвавшего жизнь Артура. Виктор-то известный соня, но остальные – Генри, Джон и я сам – должны были уловить хоть что-то. Понятно, мы немного перебрали, но не оглохли же все одновременно!

Мысли одна за другой крутились в голове. Все попытки привести их в порядок оказались тщетными, логика уступила место хаосу. Потихоньку на меня навалилась дремота…

…К кладбищу медленно движется похоронная процессия. Слышится монотонный, глухой бой церковных колоколов. Четыре человека, одетые во все черное, несут гроб. За ними цепочкой тянутся скорбящие. Я узнаю Генри, Виктора, Джона, Элизабет, Патрика, Элис и… себя самого. Над нами кружат вороны с окрестных полей. Внезапно они, будто испугавшись кого-то, начинают махать крыльями, пронзительно каркать и поспешно улетают прочь. Из-за облаков показывается зловещая тень. Хищная птица? Фантом? Нет, это женщина, облаченная в бесформенное тряпье. Ее глаза лучатся ненавистью, она выжидает момента, чтобы броситься на наш мрачный кортеж. Черная рука медленно вытягивается в сторону и указывает на одного из скорбящих…

Отец разбудил меня незадолго до полудня и сообщил, что пришел Генри. Я быстро принял душ, окончательно разогнав остатки похмелья и дурного сна, и побежал в гостиную навстречу не менее сумбурной реальности.

Старина Генри, устроившийся в кресле, поднялся и подошел ко мне. Мы молча пожали друг другу руки. С бледным лицом и в траурной одежде, он сохранял достоинство. Передо мной стоял уже не тот юноша, который неумолчно плакал неделями после смерти матери, а мужчина, благородный в своем горе, смело принявший вызов.

Теперь у него оставался лишь я. Его давний друг, почти брат. Мы вместе росли, сидели за одной партой, бесились сами, разыгрывали других, делили стол, а иногда и кров. Я приходился ему второй семьей, а он – мне. И сейчас его трогательная, доверчивая улыбка лишний раз это подтверждала.

Отец кашлянул, чтобы скрыть смущение.

– Генри поживет несколько дней у нас, Джеймс. Он займет старую комнату Элизабет. Там все еще лежат коробки с ее ненужной одеждой. Отнесите их на чердак. Я уже устал упрашивать твою сестру забрать этот хлам.

Я с радостью согласился. Пока Генри не застеснялся, папа задорно предложил:

– Может, по такому случаю немного бренди, друзья? Возражений нет? Молчание – знак согласия.

Он открыл бар. Возникла неловкая пауза. Отец растерянно произнес:

– Господи боже! А где бренди? Неужели кончилось? Ну, мы сейчас… Черт! И виски тоже ни капли не осталось!

Генри взглянул на меня и неловко улыбнулся. Он уже набрал в грудь воздуха, но я подал ему знак молчать.

Папа продолжал:

– Допустим, пользуясь в качестве предлога моим состоянием здоровья, драгоценная женушка иногда убирает из бара несколько бутылок. Это я еще могу понять. Однако мне кажется, сейчас дела обстоят куда хуже. Уж не посягнула ли она на святое и не вылила ли все спиртное вообще? Возмутительное, неслыханное надругательство. Придется немедленно призвать виновника к ответу.

Сказав это, исполненный достоинства отец вышел из комнаты.

– Сиди тут, – велел я Генри.

Я шмыгнул к себе, схватил бутыль виски, припрятанную когда-то про запас, и вернулся в гостиную.

– Джеймс! – воскликнул мой друг. – Ты же не хочешь…

– Именно! – подтвердил я, бросаясь к бару.

Я наполнил две бутылки, которые мы распили вчера, принесенным виски, и как раз успел плюхнуться рядом с Генри и спрятать опустевшую емкость за спину.

Дверь в комнату открылась и вошел отец, твердо держащий за руку маму. Та, явно озадаченная, следовала за ним. Папа открыл бар, грозно сверкнул глазами и прогремел:

– Кто вылил бренди и виски?

Ничего не понимающая мама посмотрела внутрь, затем с нескрываемым волнением повернулась обратно к отцу.

– Эдвард, – пробормотала она, – тебе бы к окулисту сходить.

Я краем глаза глянул на Генри. Тот еле сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Неужели? – патетически воскликнул папа. – Это мне, чистокровному Стивенсу, сходить к окулисту? Да будет тебе известно: никто в нашей семье никогда не носил очков. Ну, максимум монокль. Даже мой дед, доживший до девяноста восьми лет, ни разу в жизни… Кстати, зачем мне окулист, дорогая? Не пытаешься ли ты намекнуть, что зрение у меня уже не то?

Мама молча вытащила вменявшиеся ей в вину бутылки и поставила дражайшему супругу под нос. Ошарашенный отец схватил их и стал внимательно осматривать.

Мама повернулась к нам:

– Еда готова. Проходите, садитесь.

Выходя из комнаты, она еще раз посмотрела на отца, который по-прежнему оцепенело разглядывал бар.

За обедом папа всеми силами пытался поддерживать беззаботную атмосферу. Поначалу это удавалось плохо: угрюмый Генри лишь молча ковырял вилкой еду. Однако, когда подали кофе, мы стали обсуждать Гудини, и мой друг обрел речь. Папа рассказал об одном из своих родственников, знавшем великого иллюзиониста лично.

– Ваш дядя был знаком с Гудини? – благоговейно повторил Генри.

Отец, смакующий сигару, задумчиво смотрел на вьющуюся струйку дыма.

– Дядя Ричард работал журналистом, – ответил он. – На американской земле ему неплохо удалось обосноваться и устроиться в чикагскую газету. Не помню уже названия, давно это происходило. Но как раз тогда имя Гудини прогремело на всю страну – он совершил очередной сенсационный побег. Ричард написал о нем статью, и они сблизились.

Мы с мамой удивленно глядели на отца. Он ни разу не упоминал при нас никакого дядю Ричарда. Видимо, придумал эту историю специально для Генри.

– Когда Ричард вернулся в Англию, – продолжил папа, довольный эффектом, произведенным на моего друга, – он часто рассказывал мне о нем. Гудини Великолепный. Гудини – король эскапизма. Необычайный человек!

Генри завороженно слушал.

– Более того, – продолжил отец с мечтательной улыбкой, – он обладал своеобразным чувством юмора. Одну историю дядя Ричард любил выделять из всех, и каждый раз чуть не плакал от смеха. Однажды Гудини пригласили на собачью выставку. Он попросил Ричарда пойти вместе с ним. Их встретила группа дам среднего возраста, все страшно гордые за своих драгоценных питомцев.

Теперь я не сомневался, что отец лгал. Подобные истории соответствовали его стилю.

– В конце вечера там крутили фильм о бестелесных материях. Собак заперли в специально подготовленной комнате, причем каждой отводилась отдельная клетка. Но едва лента началась, все услышали душераздирающий, «несобачий» звук. Отгадаете, какой? Мяуканье! Я не буду углубляться в то, как элегантные леди в золоте и старомодных шляпках бросились к дверям. Но картина напоминала курятник, в который запустили пуму!