Читать книгу "Курс любви - Ален де Боттон"

Мы никогда не насытимся потребностью в любовных признаниях. Это проклятие! Причем ведут себя так не только люди неадекватные и слабые. Как раз наоборот! Отсутствие безопасности может быть даже особым признаком благополучия. Это означает, что мы не позволяем себе принимать других людей на веру, что мы остаемся вполне реалистами, чтобы понять: все способно доподлинно обернуться скверно и мы должны быть осмотрительны.

Становится очень поздно. У детей завтра с раннего утра занятия по плаванию. Рабих ждет, пока Кирстен закончит размышлять, в каком вузе в конечном итоге могли бы учиться Эстер с Уильямом, потом берет жену за руку. Он дает ей немного полежать недвижимо в его ладони, потом пожимает ее, и они принимаются целоваться. Он разводит и начинает гладить ее бедра. Лаская жену, скользит взглядом по тумбочке у кровати, на которую Кирстен поставила поздравление от Уильяма. «С Днем рожденя Мамочка», – написано на нем, а рядом нарисовано в высшей степени добродушное и улыбающееся солнышко. Перед глазами Рабиха встает шаловливое лицо Уильяма, а еще Кирстен, которая катает его на закорках по кухне (только на прошлой неделе она так делала), когда он после школы нарядился чародеем. Одной половине Рабиха очень сильно хочется преуспеть в соблазнении жены, ведь он желает этого так долго; зато другая половина не столь уверена, подходящее ли у него сейчас настроение, причины чего ему в точности понять трудно.

Хорошо известен тезис: люди, которые привлекают нас во взрослом возрасте, обладают несомненным сходством с людьми, которых мы больше всего любили в детстве. Возможно, нам импонирует в них определенное чувство юмора или особая выразительность, темперамент или эмоциональное расположение.

Все же есть одно, чем мы хотим заниматься с нашими взрослыми любимыми, что прежде было недоступно с нашими обнадеживающими ранними опекунами: мы стремимся к половой близости с теми самыми индивидами, кто в ключевом смысле напоминает нам о тех, о половой жизни с кем мы когда-то и не помышляли. Из этого следует, что успешные взаимоотношения (и половые прежде всего) зависят от умения отрешиться от чересчур живых ассоциаций между нашими возлюбленными и их теневыми родительскими архетипами. Нам необходимо (ненадолго) убедиться, что наши сексуальные чувства не путаются у нас безнадежно с чувствами к тем, кого мы нежно любим.

Только задача делается еще замысловатее с момента появления детей и напрямую взывает именно к родительским качествам наших партнеров. Мы вполне можем знать на сознательном уровне, что наши половинки, конечно же, не сексуально запретные родители, что они те же самые лица, какими были всегда, и что когда-то (в начальные месяцы отношений) мы вытворяли с ними всякое забавное и грешное. И все же это представление попадает под все большую нагрузку по мере того, как половые «я» партнеров все больше скрываются под масками воспитывающих личностей, какие они обязаны носить целый день, примером чего служат те целомудренные и веселые обращения (к которым время от времени, возможно забывшись, прибегаем и мы сами): «мам» или «пап».

Когда-то Рабих неистово хотел знать, как выглядят груди его будущей жены. Он помнит, как украдкой бросал взгляды на округлости, скрытые черной майкой, которую надела Кирстен, когда они впервые встретились. Позже, изучая ее формы под белой футболкой, которая намекала на их обворожительно скромные размеры. Потом, прижимаясь к ним (совсем чуть-чуть, слегка) во время самого первого поцелуя в Ботаническом саду. И наконец, у нее на старой кухне, кружа по ним языком. В первое время его одержимость ими была постоянной. По его желанию она оставалась в бюстгальтере во время любовных утех, а он поочередно то поднимал его вверх, то стаскивал вниз, словно жаждал сохранять в наивысшей точке необыкновенный контраст между ее одетым и обнаженным «я». Он готов был просить ее брать груди в ладони и ласкать их в его отсутствие. Ему хотелось поместить между ними свой пенис, как будто просто рук было недостаточно и требовался более определенный указатель обладания и возможности, помечающий некогда запретную область. И все же теперь, спустя несколько лет, Кирстен и Рабих лежат рядом на супружеском ложе, а вожделения между ними примерно столько же, сколько между высохшими бабкой с дедом, ловящих загар на балтийском нудистском пляже.

Возбуждение, по-видимому, в конце концов очень мало связано с наготой: оно черпает силу от возможности обрести позволение на обладание кем-то глубоко желаемым, когда-то запретным, а ныне все же каким-то чудом доступным и податливым. Оно – выражение признательного удивления на грани неверия в то, что в мире изоляции и разобщения вот оно все тут: и запястья, и бедра, и мочки ушей, и шея у затылка – нам во владение! Это удивительнейшее положение нам хочется проверять и проверять, наверное, через каждые несколько часов, и всякий раз оказывается более радостно трогательным, полным новых обретений и открытий, все меньше скрываемых одеждами, – до того одиноки мы были и до того независимыми и отдаленными казались наши любимые. Сексуальное желание движимо желанием установить близость – и следовательно, возможно только при наличии прежде существующего чувства расстояния, попытаться покрыть которое составляет бесконечно особое удовольствие и облегчение.

Между Рабихом и Кирстен расстояние очень маленькое. Законный статус определяет их как партнеров на всю жизнь; у них есть спальня три на четыре метра на двоих, куда они удаляются каждый вечер; будучи разделены в течение дня, они постоянно переговариваются по телефону; они друг для друга автоматически предполагаемые спутники на каждые выходные; они заранее знают (и почти в любое время дня и ночи), что в точности делает другой или другая. В их объединенном существовании больше не очень-то многое можно определить, как отчетливо «другое», – и таким образом мало что осталось в эротике для попыток «покрыть». В конце многих дней у Кирстен нет даже желания, чтобы Рабих касался ее, не потому, что она больше не испытывает к нему любви, а потому, что не чувствует, что в ней осталось достаточно, чтобы рискнуть отдать больше другому человеку. Нужна некоторая мера автономии, прежде чем процесс раздевания кем-либо другим станет восприниматься как наслаждение. Однако она ответила на слишком много вопросов, втиснула слишком много маленьких ножек в слишком много туфелек, слишком много раз просила и уговаривала… Прикосновение Рабиха она воспринимает как очередное препятствие на пути к давно откладываемому общению со своим заброшенным внутренним миром. Ей хочется прильнуть тесно и тихонько к самой себе, а не еще больше рассеивать свою личность в ответ на новые и новые требования. Любое заигрывание грозит порвать осеннюю паутинку ее личного бытия. До тех пор пока она не обрела достаточной возможности вновь самой разобраться в собственных мыслях, она не способна даже начать находить удовольствие в даровании самой себя другому.

Мы можем к тому же чувствовать себя неловко и почти невыносимо уязвимыми, напрашиваясь на секс с партнером, от кого мы уже самыми разными способами глубоко зависимы. Такая близость грозит зайти слишком далеко, если учесть, какие бурные споры вызывают такие вопросы, как: что делать с финансами, нагоняями в школе, куда отправиться на выходные и какой стул покупать, а еще просьбы к партнеру милостиво относиться к нашим сексуальным потребностям (попросить надеть тот или иной предмет одежды или принять участие в темном действе, какого мы жаждем, или принять особую позу в постели).