Читать книгу "Дочь Империи - Раймонд Фейст"

Недолго помолчав, он назвал еще несколько имен. За спиной у Люджана послышался голос:

— В гарнизоне Ведевайо служил мой отец, и я жил в этом поместье, до того как меня взял в свой отряд властитель Сейрак. Моего отца звали Альмаки.

Папевайо кивнул и спросил:

— Это не тот ли Альмаки, который был кузеном Папендайо — моего отца?

Бандит разочарованно покачал головой:

— Нет, но я его знал. У него было прозвище «Альмаки-малый», а у моего отца — «Альмаки-большой». Но там служили и другие кузены моего отца.

Папевайо знаком приказал ему выйти из рядов и, отойдя достаточно далеко, чтобы Мара их не слышала, несколько минут они что-то тихо обсуждали. Разговор кончился тем, что бандит широко заулыбался, а командир авангарда вернулся к фургону и с поклоном обратился к хозяйке:

— Госпожа, это Торам. Его дядя был кузеном человека, женатого на сестре той женщины, которая была замужем за племянником моего отца. Он мой родич и достоин чести служить роду Акома.

Мара спрятала улыбку, прикрывшись рукавом. Вайо и явно неглупый Торам ухватились за одну из простых особенностей цуранской культуры. По традиции вторые и третьи сыновья воинов имели право наниматься на службу и в другие дома, а не только туда, где служили их отцы. Представляя этого бывалого воина по форме, принятой для молодых новобранцев, Папевайо умудрился полностью разрешить мучивший Люджана вопрос чести.

Снова напустив на себя серьезность, Мара сказала:

— Вайо, призови своего кузена к нам на службу, если он согласен.

Папевайо по-братски обнял Торама за плечи:

— Кузен, тебя призывают служить Акоме.

Со вновь обретенной гордостью Торам вздернул подбородок и решительно объявил:

— Я согласен!

Все пришло в движение. Серые воины столпились вокруг десятка солдат Акомы и начали наперебой называть имена своих родичей. Мара снова постаралась удержаться от улыбки. Любой цурани благородного происхождения, равно как и любой солдат, мог проследить свою родословную на много поколений назад, включая все ее ответвления; он обязан был хранить в памяти всех кузенов, дядюшек и тетушек, хотя знал большинство из них только по имени. Когда двое цурани встречались в первый раз, неизменно начинались подробнейшие расспросы о здоровье родственников. Таким образом каждый из двоих людей, до того не знакомых друг с другом, мог узнать историю своего собеседника и определить, кто из них занимает более высокую ступень в общественной иерархии. Почти невозможно было даже и вообразить, чтобы после достаточно долгого разговора не выявились какие-то родственные связи; это и позволило призвать на службу серых воинов, не нарушая приличий.

Папевайо помог Маре спуститься с фургона на землю. Бандиты разбились на группки вокруг различных солдат; счастливыми голосами они выкрикивали вопросы и ответы, когда удавалось наконец обнаружить родственную связь. Люджан только головой потряхивал и пожирал Мару глазами. С трудом справляясь с ураганом чувств, он проговорил:

— Госпожа, ты так искусно заставила нас угодить в твой капкан… Одной этой уловки было бы достаточно, чтобы… чтобы я служил тебе с гордостью. Но это… — он обвел взглядом толпу возбужденных, взбудораженных людей. — Это выше моего понимания.

Боясь не справиться с волнением, он на мгновение отвернулся, а когда обратил лицо к Маре, это вновь была привычно-непроницаемая цуранская маска; но глаза горели живым огнем.

— Я не знаю, правильно ли это… но я приму эту службу с радостью, и честь Акомы станет моей честью. Моя жизнь будет принадлежать тебе, госпожа. И если даже она окажется недолгой, это будет хорошая жизнь.

Люджан расправил плечи; в осанке, в выражении лица не осталось ни следа разбойничьего ухарства, и слова, которые он произнес, поразили Мару искренностью и силой:

— Я надеюсь, что судьба не пошлет мне скорой смерти, госпожа, и позволит всегда находиться рядом с тобой. Ибо, по-моему, ты вступила в Игру Совета. — Он снова чуть не утратил самообладания; в глазах заблестела предательская влага, а лицо засветилось улыбкой. — И я думаю, что Империя никогда уже не будет такой, как была.

Мара молчала. Люджан поклонился и отошел, чтобы переговорить с солдатами Акомы и найти общих родственников, пусть даже самых дальних. Затем с разрешения Кейока он послал гонца на свою стоянку, чтобы позвать к роднику остальных членов шайки. Те явились без промедления, но у них на лицах читалось явное недоверие. Впрочем, увидев властительницу, восседавшую на мешке с зерном в такой позе, как будто она устраивала прием в затененной колоннаде ее поместья, прибывшие поняли, что и впрямь происходит нечто необыкновенное. Воодушевление товарищей, которые уже дали согласие служить Акоме, развеяло последние сомнения, и они тоже принялись перечислять своих кузенов и прочих родственников, чтобы в конце концов удостоиться чести оказаться в воинском отряде знатного дома.

Близился вечер. Жара немного отпустила, поднявшийся ветерок приносил свежий аромат леса, листва шелестела в кронах деревьев. Удовлетворенная событиями дня, Мара бездумно следила за птицами, которые в погоне за насекомыми стремительно бросались из поднебесья вниз, а затем круто взмывали вверх. Когда птичья трапеза подошла к концу, они с хриплыми криками улетели к югу, и только тогда Мара почувствовала, как она сама утомлена и проголодалась.

Как будто прочитав мысли властительницы, Кейок подошел к ней со словами:

— Госпожа, мы должны немедленно трогаться в путь, если хотим засветло вернуться домой.

Мара кивнула. Сидеть на мешках с тайзой было не очень-то удобно, и сейчас она даже с удовольствием подумала о том, как было бы хорошо снова устроиться среди мягких подушек. Она провела долгие часы под взглядами оголодавших и отчаявшихся людей, и возможность укрыться в тесном паланкине внезапно показалась весьма заманчивой. Достаточно громко, чтобы ее услышали, она ответила:

— Тогда давайте отправляться, военачальник. Здесь находятся солдаты Акомы, которым, вероятно, хочется умыться, поесть горячего и отдохнуть в казармах, где их одеяла не отсыреют от тумана.

Даже у Мары на глаза набежали слезы, когда она услышала вопль неомраченной радости, вырвавшийся из глоток вчерашних бандитов. Люди, которые столь недавно собирались на нее напасть, сейчас были полны стремления защищать ее. Она мысленно возблагодарила Лашиму. Первая победа досталась ей легко, но в будущем, когда придется сражаться против военной мощи Минванаби и изощренного коварства Анасати, добиться успеха будет намного сложнее.

Забравшись наконец в паланкин, Мара облегченно вздохнула: ведь только сейчас отпала необходимость усилием воли подавлять страх и сомнение — сначала во время вооруженного противостояния, а потом во время переговоров. До самой последней секунды она не смела даже самой себе признаться, как ей было страшно. Но теперь опасность осталась позади, и она вдруг почувствовала, что готова разразиться слезами. Встряхнувшись, она постаралась снова взять себя в руки. Когда-то Лано высмеивал бурные проявления чувств Мары и дразнил ее, уверяя, что она совсем не цурани, хотя от женщин и не требовалось, чтобы они постоянно держали себя в узде, как полагалось мужчинам.