Читать книгу "Гладиатор - Филипп Ванденберг"

И эта речь не встретила в сенате особого одобрения. Теперь слово взял третий из советников императора. Паллас поддержал третью кандидатуру.

– Когда я выступаю за Агриппину, эту благороднейшего происхождения женщину, то делаю это не только потому, что ее отцом был легендарный Германик. Все мы, римляне, в долгу перед нею. Годы она провела в изгнании, несправедливо осужденная на смерть Калигулой. Разве не знак милости богов то, что она смогла пережить их? Агриппина доказала свою плодовитость и, несмотря на то что ей пришлось уже испытать столько ударов судьбы, находится в самом расцвете молодости. Ее верность императору не подлежит сомнению – она была одним из самых непримиримых врагов Мессалины. Ахенобарб, ее сын от первого брака, – племянник великого Германика, и в его жилах течет благороднейшая кровь. Если такая женщина вновь выйдет замуж и войдет в новую семью, то не должна ли это быть семья императора?

– Этому препятствуют, однако, законы Рима, – возразил консул Гай Помпей. – Император и Агриппина состоят в кровном родстве.

– Почему бы, – с легкой улыбкой ответил Паллас, – нам не узаконить то, что стало при Калигуле обычным делом? Почему не узаконить право императора жениться на любой женщине – пусть даже его родственнице?

– К тому же у нее в этом есть уже опыт! – воскликнул Оллий, намекая на отношения между Агриппиной и ее братом Калигулой.

Сделав вид, что не расслышал этот возглас, Паллас продолжал:

– Для нас, римлян, женитьба на племяннице – вещь необычная, но в других странах это широко распространенный обычай. В наше время меняются многие законы. Разрешено многое, что вчера еще каралось, и осуждается то, что отцам нашим безнаказанно сходило с рук. Почему Клавдий не должен жениться на своей племяннице Агриппине, если он и не скрывает своих чувств к ней?

Речь Палласа убедила сенаторов. После короткого обсуждения было принято решение рекомендовать императору сочетаться браком с племянницей его, Агриппиной. Когда двери курии отворились и поток сенаторов хлынул наружу, известие об этом начало распространяться по Форуму со скоростью лесного пожара. Паллас заранее все подготовил. Группки людей собирались и начинали хором выкрикивать: «Император и Агриппина! Император и Агриппина!» Вскоре перед императорским дворцом собралась большая толпа, выражавшая свое волеизъявление все тем же криком: «Император и Агриппина!»

Вьющийся, словно змея, поток направляющихся в Остию повозок, вьючных мулов и носильщиков казался нескончаемым. Унося с собой скудное имущество, евреи направлялись в гавань, где их ожидал целый флот из двух сотен грузовых суден. Эдиктом императора все иудеи изгонялись из Рима. Все они являются возмутителями спокойствия и оскорбителями императорского величия. Суда, пришедшие в Рим с грузом зерна из Египта и Северной Африки, должны были, уходя в обратный рейс, забрать с собою изгнанников.

Дети и подростки плакали. Они родились в Риме, считали его своей родиной и вовсе не хотели отправляться в далекую чужую страну. Разъединялись семьи, многие иудеи уходили в подполье, бежали из города, покупали себе подложные документы. Быть может, половина евреев Рима сумела каким-либо образом избежать изгнания, но все равно оставались многие тысячи тех, кто с котомками на плечах шел сейчас в Остию. Звуки их жалобных, рвущих сердце песен вызывали чувство жалости даже у жестокосердных римлян, стоявших по обочинам. Остия была многолика, как и все портовые города. Вокруг собственно порта – единственного сооружения, построенного за годы правления Клавдия, – теснились домики рыболовов и моряков, лавочки, бордели и склады. Отовсюду виден был новый маяк, копия Фаросского маяка, одного из семи чудес света. Центр города был застроен четырехэтажными по преимуществу зданиями. За городской чертой располагались великолепные виллы, в которых, желая отдохнуть на море, проводили время состоятельные римляне.

Квесторы Остии регистрировали уезжающих на молу порта. Каждый еврей, перед тем как подняться на борт судна, должен был сообщить свое имя. Цепочка плачущих или полным отчаяния взглядом глядящих прямо перед собой людей протянулась от мола до самого устья Тибра. У каждого на лице был написан страх перед неведомым будущим.

Вителлий быстро шел вдоль этой цепочки.

– Знает кто-нибудь девушку по имени Ребекка? – спрашивал он снова и снова.

Одни молча качали головой, другие отвечали, что знают, но каждый раз оказывалось, что это не та девушка, которую он искал. Он шел дальше, вглядываясь в бесчисленные лица, в свою очередь глядевшие на него с горечью и печалью. Ребекки нигде не было.

Может быть, она прячется где-то, укрываясь от гвардейцев императора? Приблизившись к концу цепочки, Вителлий увидел бесчисленные суда с посеревшими от пыли парусами, неуклюжие суда, совершенно не приспособленные для перевозки людей. До сотни евреев втискивались на каждое из них, стараясь пристроить между деревянными загородками свои котомки и найти место, где можно было бы лечь или сесть.

– Ты не тот молодой человек, который недавно спрашивал у меня, как найти Каату?

Обернувшись, Вителлий увидел мужчину, с которым ему не так давно довелось встретиться в иудейском квартале.

– Да, это я, – ответил Вителлий. – Он здесь?

Ответа так и не последовало.

– Ты видел Ребекку? – спросил Вителлий.

– Ребекку? Да, видел, – ответил незнакомец и огляделся, проверяя, не слушает ли их кто-нибудь. – Но Каата оставил ее.

– Он позволил Ребекке одной отправиться в изгнание?

Еврей пожал плечами.

– Где Ребекка? Я уже повсюду искал ее.

– Здесь. – Мужчина показал на гавань. – Должна быть на одном из первых судов.

Поблагодарив незнакомца, Вителлий бросился в указанном направлении, поспешно пробегая взглядом по вещам и людям, скопившимся на палубах. И наконец на одной из них он увидел Ребекку. Она сидела, опустив голову на руки и устремив взгляд в сторону берега.

– Ребекка! – вскинув вверх руки, крикнул Вителлий. – Ребекка! – вновь закричал он во весь голос.

Звучавшие на начавшем ставить паруса судне команды заглушали его голос. Сорвав с себя тунику, Вителлий бросился в воду.

Кто-то на отчаливавшем судне заметил пловца и, подтолкнув Ребекку, указал ей на него. Узнав Вителлия, девушка, расталкивая людей, бросилась к борту.

– Вителлий! Вителлий! – беспомощно протягивая к нему руки, закричала Ребекка. Из глаз ее текли слезы, но губы старались сложиться в слабую улыбку. Искаженное болью лицо выражало, казалось, один-единственный вопрос: «Почему?»

Парус захлопал под порывами ветра, и судно начало быстро удаляться от берега. Обессилевший Вителлий возвратился на мол и глядел вслед судам, одно за другим поднимавшим якоря и уходившим в сторону далекого горизонта. Вителлий знал, что где-то за этим горизонтом скрылось счастье всей его жизни.

Величайшая стройка Римской империи находилась к востоку от Рима, неподалеку от города Альба Фуценс, где уже почти одиннадцать лет денно и нощно трудились тридцать тысяч рабов. Цель грандиозного предприятия состояла в том, чтобы осушить близлежащее озеро, уровень воды в котором непрерывно понижался все последние годы. Еще Цезарь планировал это осушение, обещавшее дать стране дополнительные сто пятьдесят квадратных километров лугов и пастбищ.