Читать книгу "Дело о Медвежьем посохе - Георгий Персиков"

– Марфа, – сказал Георгий со всей серьезностью, так, что та аж присела, – я тебе не городской франт, я и в джунгли в экспедиции ходил, и… – он осекся. Зачем ему вообще было геройствовать перед ней? А уж рассказывать лишнее о себе точно не стоило.

Марфа хлопала своими большими глазами, не зная, что и сказать.

– Джунги? Чаво это такое? Опять болезнь какая-то? – залепетала она, наполняя опустошенную рюмку.

– Это такое… – Родин не нашел ничего лучшего, как выпить эту рюмку и закашляться, а не пускаться в пространные рассуждения. – Леса это такие, вот что. Ты мне скажи, не посылали ли за мной из госпиталя?

– Нет, барин, не приходил никто, чай, и без вас разберутся, ежели чаво, не переживайте. Вы ешьте, не отвлекайтесь.

Родин только рад был снова вернуться к еде и мыслям. Сегодня он убедился, что в этом лесу одному выжить почти невозможно. Сколько времени могли бродить по лесу два агента с маленьким мальчиком? Без каких-либо серьезных запасов – недолго. Без специальной подготовки – маловероятно. Без оружия – почти невозможно. Да и говорят, еще кто-то сбежал с каторги. Те, ясное дело, убежали в лес. То есть агентам с мальчиком теперь грозят не только непогода и медведи, но еще и уголовники. Но это только при условии, что они еще живы. Но где их искать в этом лесу – живыми или мертвыми, – Родин и понятия не имел. Может, и права Марфа – неместному туда дороги нет. Вот если бы нашелся опытный проводник, тогда, возможно, дело сдвинулось бы с мертвой точки. Он поднял взгляд на Марфу, та сидела и с умилением наблюдала за тем, как он ест, было видно, что она готова услужить ему во всем, чего бы он ни попросил.

– Марфа, а есть ли человек, который хорошо знает лес?

– Ой, барин, бросили бы вы эту затею…

– Коли не скажешь, я и один пойду, – провокационно заявил Родин. Только видно было, что ему не очень-то поверили. Тогда доктор решил действовать по-другому: – Ты ведь тут, Марфа, почитай, всех знаешь, как тебе не знать человека, который в лесу хорошо ориентируется? А не говоришь, значит, просто не хочешь мне помочь. А вот тут одна барышня ведь предлагала мне свою помощь в поисках мальчонки… – сказал Георгий, и самому стыдно стало, что он на эту тему вообще заговорил. Но чего тут поделать, дело ведь государственной важности.

– Барин, барин, зачем вы так говорите?.. – запричитала Марфа. – Я ведь завсегда рада вам помочь, так ведь просто беспокоюсь о вас. Кто ж нас лечить будет от епидений, если вы там, в лесу, замерзнете? Ну коль уж вам так сильно надо этого мальчишку найти, тогда идите к Егору Силе, он лес лучше всех знает, он – лучший охотник! Я, между прочим, у него медвежатинки-то достала. Он в лесу каждый кустик, каждую тропинку знает. Поговаривают даже, что за хорошие деньги он беглецов от легавых через лес уводит, – добавила она шепотом.

– Это правда?

– Не знаю, барин, можа, и врут. У нас ведь тут, знаете, честных-то людей мало. Один одно говорит, другой – другое, не знаешь, кому и верить порой. А можа, и водит он беглецов, кто ж его знает. Но с виду человек неплохой. Если нужен проводник по лесу, он лучший, кого я вам могу посоветовать. Он живет на окраине леса, самый дальний дом – это его. Вы видели небось.

– Вот завтра к нему и отправлюсь, а сейчас – спать. Спасибо тебе за вкусный ужин. – Родин встал, обошел стул, на котором сидела Марфа, и, обняв за плечи, поцеловал в макушку. Та вопросительно подняла глаза, Георгий лишь спокойно улыбнулся в ответ и отправился в свою комнату.

Да, молодой доктор по-прежнему любил Ирину, думал о ней, писал ей нежные письма, но невеста за много тысяч километров, а он здесь, среди этих снегов и ветров, в неизвестности. Может, выпадет замерзнуть в этом чертовом лесу, или быть задранным медведем, или умереть в войне с японцами, которая вот-вот нагрянет. А помирать без женского внимания вовсе не хотелось. Мужчина он, в конце концов, или нет?

Идиллию нарушил робкий стук в дверь.

– Кого там еще черт принес на ночь глядя?.. – заворчала Марфуша.

«Кого бы ни принес, – лениво думал Родин, – я с места не сдвинусь! От стола у меня сегодня путь один – к Марфе под бочок».

В дверях, переминаясь с ноги на ногу, стояла Анастасия Оболонская. На фоне румяной, крепко сбитой Марфуши горемычная арестантка выглядела совсем уж затравленно. Одежонка трухлявая, кожа прозрачная, взгляд потухший. Родин хотел было пригласить ее к столу, да только вот беда – хозяйка дома явно была не рада непрошеной гостье и даже не пыталась скрывать сей факт. Уперев руки в бока, Марфа недружелюбно гаркнула:

– Чего приперлась, окаянная?

– Пусти, Христа ради, с барином поговорить надо.

– А ты мне тута Христа-то не поминай. Христа надо было помнить, когда мужика свово душегубничала. Нечего тебе с ним толковать, не пущу! Своего угробила, не хватало, чтоб и моего порешила.

– Мне очень надо, прошу тебя как женщина женщину, буквально на пару слов…

– Хорошенькое дело! – Марфуша немного сконфузилась от такого обращения: всю жизнь вроде бабой была, а тут на тебе – женщина! И сказала уже помягче: – А ты чего без конвоя расхаживаешь? Нешто во внетюремные перевели? Ну да зайди, зайди, не топчись, сквозняку напускаешь.

Оболонская скромно протиснулась в дом и присела на краешек стула, а приосанившаяся Марфа «женщиной» прошествовала к столу, покачивая бедрами, и стала разливать чай по чашкам. Давно не чищенный, но когда-то роскошный, с витыми ручками и длинным носиком самовар важно забулькал, и Оболонская сглотнула слюну. Ей, проделавшей столь долгий путь к дому Родина, промерзшей насквозь и понимающей всю унизительность своего положения, очень захотелось глоточек горячего чаю. Испытывать голод она давно разучилась, а потому на остатки хозяйской трапезы смотрела спокойно, как на неудачный натюрморт, – надо же, кому-то вздумалось нарисовать не праздничный стол, а пустые тарелки с рыбьими хвостами да поломанную краюху хлеба. Обхватив тонкими обветренными пальцами свою кружку, Оболонская жалостливо взглянула на Георгия. Тот среагировал моментально:

– Марфа, приготовь мне, пожалуйста, одежду на завтра. И воды нагрей, да побольше. Хочу искупаться на ночь. А еще лучше баньку истопи…

«Вместе и попаримся!» – чуть было не присовокупил он, но вовремя прикусил язык: нечего Асе душу травить.

Марфа заметно поскучнела, но ослушаться побоялась и ушла. Как только за ней захлопнулась дверь, Оболонская горячо заговорила:

– Георгий Иванович, умоляю, помогите! На вас одна надежда… Сколько я уже натерпелась за эти три года, но, видно, то было только начало. Давно бы руки на себя наложила, если бы не сынок, Николенька. Он, может, и не помнит меня совсем, может, и не ждет, не желает видеть – бог знает, в каком свете ему выставляет меня моя же родня. Ну а если помнит и ждет? А я подведу… Нет, нельзя так, невозможно.

– Чем же я могу вам помочь, Асенька?

– Помните, я вам говорила про сожительниц. Вот и мой черед настал помогать в домообзаводстве. Отдают меня политическому, Вадиму Казачкову… – Оболонская осеклась и отвела взгляд.