Читать книгу "Большая волна - Галимов Брячеслав"

Было холодно, завывал ветер, небо было серым, и Такэно подумал, что вряд ли сегодня много людей будет на празднике. Но он ошибся – с наступлением дня всё больше и больше их стало появляться на улицах. Непродолжительный дождь никого не испугал, тем более что после него небо вдруг очистилось и выглянуло солнце.

Около полудня великие боги явили горожанам хорошее знамение: над долиной раскинулась радуга, что было редкостью в это время года. Но мало того, – над радугой пролетела сорока, а это было очень счастливой приметой.

Спившийся поэт, живший в квартале Такэно, немедленно написал стихи на замызганном листке бумаге и пустил их по рукам. Хотя пальцы поэта сильно дрожали, тем не менее прочесть написанное им было можно:

Полет сороки

Над радугой небесной,

Как мостик в небе.

Иней искрится, значит,

Ночь ушла без остатка.

Люди читали и радовались; впрочем, находились скептики, утверждающие, что эти стихи сочинил другой автор.

Вскоре радостная новость разнеслась по городу: князь выехал из своего замка и направляется сюда. Вечером в храме Богини Солнца он должен был, в присутствии избранных, отслужить молебен и зажечь ритуальные огни, но днем князь мог просто побыть со своим народом, – традициями это не возбранялось.

Князя уважали в городе; жители столицы всегда разделяли власть справедливую и власть несправедливую: первая была представлена личностью князя, вторая – многочисленными чиновниками; причем, несправедливость убывала, а справедливость, соответственно, увеличивалась по мере возрастания ранга чиновника. Горожане были в этом глубоко убеждены, поскольку с чиновниками мелкого ранга они сталкивались постоянно, а чиновников крупного ранга видели редко.

Завидев своего повелителя, люди падали на колени и ничто не заставило бы их поднять головы, – это было бы не просто дерзостью, это было бы святотатством. Глядеть на лицо князя было также невозможно, как глядеть на божественный лик, чистый и нестерпимо яркий. Он изливал на людей благодатный свет, который можно было почувствовать, но не увидеть, ибо каждый, кто осмелится взглянуть на лик божества, немедленно ослепнет. Горожане чувствовали эту благодать, исходящую от князя, и своим коленопреклонением выражали не раболепие и не слепую покорность, а восторженную готовность отдать себя целиком во власть во всех отношениях высшей силы.

Но зато сколько насмешливого презрения выражали они после того, как князь уезжал, по отношению к городским чиновникам; какими нелепыми казались эти представители власти по сравнению с верховным правителем! Такэно впервые ощутил, что тут, в городе, он ни в коей мере не может быть отражением княжеского величия, и ничего даже думать о любви и уважении к нему, княжескому самураю, со стороны народа. Можно было, конечно, вызвать трепет у людей грозным видом, строгими мерами, громкими окриками и даже рукоприкладством, но тем самым неизбежно выросло бы и презрение, скрываемое за внешними покорностью и почтительностью. Можно было постараться завоевать любовь поддельной простотой, притворным сочувствием, неискренним вниманием и даже панибратством, но это только усилило бы скрытые насмешки.

Такэно пошел третьим путем: он постарался стушеваться и выполнять свои обязанности незаметно.

* * *

Храмы в эти дни были заполнены приношениями; не было, наверно, ни одного человека в городе, который не пришел бы в какое-нибудь святилище и не принес бы свой дар. И никто не смущался тем, что приносил свои дары как раз туда, где учили видеть проявления божественного духа во всем живом и неживом, – а значит, в храмах было не больше святости, чем в кусте чертополоха у канавы или в камне у забора, ибо дух божественный нельзя разделить или уменьшить. Если есть он – он есть повсюду и везде в равной степени; если нет его – то нет его нигде.

А в других храмах, иной веры, говорили людям о бесчисленных богах и духах, обитающих в небе и на земле, в морях, реках, ручьях, озерах, и даже в каждом дереве, – но и в тех храмах, по здравому разумению, не нужно было оставлять подарки и молиться. Если столько богов и духов существует в мире, то мир становится невозможен для проживания человека, ибо как приспособиться к воле и желаниям тысяч божеств? И разве задабривать одного из них, не значило бросать дерзкий вызов всем остальным, – точно так же, как поклоняясь всем, принижать каждого по отдельности?

Но люди шли и шли в храмы, и не иссякал этот поток, потому что всякому хотелось верить, что есть такое место на свете, где он найдет защиту, помощь и утешение. Служители храмов не разочаровывали людей, потому что, во-первых, и сами хотели верить в это, а во-вторых, если бы они стали убеждать людей в обратном, то очень скоро служителям нечего было бы кушать.

Не разубеждали они и в бесполезности поклонения идолам из дерева и металла, а также изображениям, нарисованным на стенах и досках. Причем, в данном случае поклонение верующих выражалось самым причудливым образом: так, например, особым почитанием пользовалась отчего-то бронзовая собака, сидящая перед воротами одного из храмов, – точнее, нос этой собаки. Все жители города были твердо убеждены, что если потереть этот собачий нос, то удача в делах, достаток в доме и счастье в личной жизни будут обеспечены. В результате, нос собаки терли так часто и сильно, что его бронза сияла подобно золоту. Об этом счастливом собачьем носе знали и в других городах страны, а также и в сельской местности, поэтому в праздничные дни перед бронзовой собакой толпилось больше паломников, чем перед огромной статуей Будды, находящейся в самом храме.

Этим обстоятельством охотно пользовались бродячие проповедники; один из них, обхватив собачью шею правой рукой, произнес горячую речь, которая вызвала одобрение в собравшейся толпе.

«Вот как поучает нас самый великий из всех великих богов: «Те, душа коих устремилась на Меня, которые, всегда благозвучные, поклоняются Мне, одаренные полнотою веры, эти – по Мысли Моей – наиболее совершенны в единении. Отрекаясь от чувств своих и побеждая их, они приходят ко Мне, – и Я не замедлю спасти их из океана смерти, ибо душа их устремлена на Меня». Он говорит ясно. Единая цель и два пути к достижению ее: путь отвлеченной мысли, трудный и крутой, для меньшинства; путь любви к Богу, открытый для каждого человека с сердцем.

Освободитесь от желаний, братья и сестры, освободитесь от желаний! Желание привлекает нас к отдельным вещам, оно же привязывает нас могучей цепью к колесу рождений и смертей; желание ослепляет наше духовное ведение и ведет нас в царство иллюзий, где теряется истинный смысл явлений; оно ведет нас в запутанный лабиринт пространства и времени, где каждая вещь кажется различной от каждой другой. Желание вызывает страдание, грусть, все принадлежности бедствия…

Все это реальность, – а что есть реальность, несчастный смертный человек!? Ты и она – одно; ты, бедный раб своих иллюзий, мертвец, оплакивающий своих мертвецов в пустыни жизни. Если бы ты, несчастный смертный человек, мог запечатлеть в своем сердце эту истину, ты увидел бы, как распадутся сами собой обманчивые границы, которые производят и грусть, и все твои страдания. Твое неведение – причина твоих бедствий… Это неведение уничтожится постепенно расширением нашего сознания; вот что мы понимаем под ростом человека!»