Читать книгу "Ангел в петле - Дмитрий Агалаков"

Вот она, перед ним…

— Мне нравятся твои картины, Илья, — туша сигарету в оловянной пепельнице, проговорил он. — И я бы хотел купить у тебя несколько работ. Если, конечно, ты и твоя мама не возражаете.

Юноша неожиданно насупился, стал перетаптываться с ноги на ногу.

— Это мои картины, и я не хочу их продавать.

Мать, стоявшая у него за спиной, всплеснула руками:

— Да ты с ума сошел! Вы не слушайте его, — обращаясь к гостю, она выдавливала из себя самые благодушные улыбки, — у него же их чертова уйма! Да ты спятил, Илья, у тебя же столько картин, весь дом завален, ступить негде, — она ухватила его за локоть, но он отдернул руку. — Вот что, идем-ка в комнату, я хочу поговорить с тобой…

— Подождите, не давите на него, — мягко проговорил Савинов, — дайте-ка я скажу пару слов вашему замечательному сыну. Только ты садись, Илья, или придется мне говорить стоя. Мы же с тобой взрослые люди, правда?

Мать подтолкнула сына к табурету, тот неохотно сел.

— Послушай, Илья, — начал Савинов, — знаешь, о чем мечтает любой художник? Будь он живописцем, музыкантом, писателем… Знаешь?

Юноша не отвечал. И смотрел мимо гостя.

— А я тебе скажу: он мечтает о том, чтобы найти единомышленников. Он мечтает о тех людях, для кого его творчество станет откровением. Это — великое счастье, которое может позволить себе талантливый человек. Красотой, которую он сумеет вложить в свои полотна, он завоюет их сердца, души. А мое сердце ты уже почти завоевал. Работать только для себя — дело возможное, но оно вряд ли закончится так хорошо, как тебе это представляется. Только тогда ты станешь настоящим художником, когда твои работы откроются миру. Когда ты заявишь о себе на больших вернисажах, где все залы будут принадлежать твоим картинам. Но чуда не бывает, и все начинается с малого. Кто-то рано или поздно должен был увидеть твои рисунки, понять, что это — искусство. Каждый художник должен быть рад встрече с таким человеком, поверь мне. Ты даже не можешь себе представить, сколько талантливых людей остается в тени, так и не открывшись миру. Всего лишь потому, что в нужное время и в нужном месте они не смогли нос к носу столкнуться со своим будущим меценатом и покровителем.

Как скоро переменилась к гостю хозяйка дома! Теперь она смотрела на Савинова с обожанием.

— Ты послушай, послушай человека, — она требовательно коснулась плеча сына, — он знает, что говорит…

— Я слушаю, — пробурчал Илья.

Когда-то этот диалог состоялся между Ильей и Федором Игнатьевым. Последний писал о неприступности Инокова и рассказал, как он смог убедить юного художника продать работы. В руках у Савинова был маленький серебряный ключик, и он достался ему даром. А он был ловкач на отпирание всевозможных дверец! По крайней мере он готов был справиться с этим не хуже Игнатьева. То, что у Федора Ивановича рождалось экспромтом, для него был хорошо отрепетированный — годами! — спектакль.

— Знаешь, — Савинов откинулся на спинку стула, перебросил ногу на ногу, — ты меня прости, но я скажу тебе еще одну вещь. Очень важную. А узнав и поняв ее, ты должен решить для себя, кто ты есть на белом свете. Я скажу тебе самые простые вещи, о которых, думаю, знал и Джотто, и Веласкес, и Ван Гог. Счастье художника заключено не в тех работах, которые он уже завершил, а в самом процессе творчества. Когда твоя душа говорит и не дает тебе покоя. Когда ты не можешь спать, пока не сделаешь те несколько мазков, которые превратят твою работу в настоящий шедевр. А потом… А потом тебе будет необходимо брать новый холст и опять разводить краски. Потому что для художника жить уже созданной картиной — верная смерть. Только в самом процессе он может жить и чувствовать себя богом. И верная смерть — быть довольным своей картиной. В любой из них для художника чего-то должно недоставать, и новое полотно будет новой ступенью к совершенству. И незачем, да и стыдно хвататься за вороха работ, сложенные по углам. Думай только о той единственной картине, которая сейчас, в эту минуту, стоит на твоем мольберте. И будь счастлив, если другие картины окажутся кому-то нужны, даже необходимы. Тебе жалко с ними расставаться, это понятно. Но, думаю, пример великого да Винчи будет для тебя интересен. Леонардо всегда возил «Джоконду» с собой. Выбери и ты ту главную, единственную картину, которая более других близка тебе, и не отдавай ее никому. Ни за какие деньги. Даже мне, человеку, который готов позаботиться о твоем таланте. Если хочешь, повесь ее на самое видное место или спрячь и никогда никому не показывай. Пусть она всегда будет с тобой. А остальные… Все художники мира писали картины не только потому, что не могли их не писать, но и потому, что им нужны были деньги. Художники — такие же люди. Им необходимо жить, кормить своих близких, помогать им… Это называется жизнью, Илья.

Он заметил, что глаза мальчишки потеплели, и теперь гость уже не казался ему почти разбойником, готовым отобрать самое дорогое.

— Кстати, относительно мольберта, он у тебя есть?

— Нет, — отрицательно покачал головой Илья.

— Значит, будет. А еще очень хорошие краски, а главное — кисти. Я когда-то сам пробовал себя в живописи и знаю, какой это дефицит.

Глаза юноши уже загорелись, он смотрел на гостя с уважением. Мать, стоявшая за его спиной, кажется, была счастлива еще больше.

— А теперь пойдем посмотрим на твои работы. Миллионов сразу не обещаю, — Савинов снисходительно улыбнулся, — но то, что ты окупишь свою работу с лихвой, можешь быть уверен… Повторяю, это называется жизнью, Илья, — опять, но уже вполголоса, сказал Савинов, когда мать пошла заваривать по его просьбе свежий чай. — А потом, ты — молодой человек. Тебе, наверное, хочется модно одеться, понравиться девчонкам. Влезть в хорошие джинсы, обзавестись кожаной курткой, хорошим магнитофоном, иметь мелочь, чтобы сводить одноклассницу в кафе. Или нет?

Илья покраснел, ничего не ответил. Савинов чувствовал, что попал в самую точку. В эту минуту они стояли перед разложенными картинами, но сам художник не видел их. «Ах, как все просто бывает в этой жизни, — думал Дмитрий Павлович, — даже трудно себе представить, как все просто!».

— Мне не обязательно отдавать все деньги твоей матери, часть их можешь потратить на себя. Ты должен это сделать, обязан. Тем более что через несколько лет, когда ты окрепнешь как живописец, я устрою твой первый вернисаж. И тогда тебе придется быть настоящим принцем!

Он едва успел договорить, когда в углу комнаты увидел этюд на картоне: старую лодку в камышах и подступающее к озеру поле подсолнухов… Неужели?! Савинова едва не бросило в холодный пот. Он написан так рано?! Конечно, он помнил эту работу! Нежные, прозрачные краски, живые. Вот она, часть золотой горы! Гость непроизвольно усмехнулся: так можно было и опоздать. Этюд после смерти художника оценили в двадцать пять тысяч долларов. А сколько он будет стоить через десять лет? А через двадцать?..

В комнату зашла мать с подносом, в чашках дымился чай. Но, спохватившись, оглядев заваленную комнату, пригласила в другую, свою. Савинов рассеянно кивнул, бросил: «Сию минуту». А вон там, у батареи, это, кажется, два ангела? Михаил и Гавриил. Конечно. Серебристо-белые, с горящими глазами, у обоих в руках мечи. Только что окончен бой с дьяволом, последний низвергнут. Кажется, так объяснял художник свою картину. И теперь победители смотрят на зрителя…