Читать книгу "Механика сердца - Матиас Мальзье"

Существует мнение, что в момент смерти человек видит ослепительный свет. Но я увидел одни лишь тени. Гигантские тени — сколько хватало глаз — и буран из черных хлопьев. Этот черный снег стремительно засыпает мои раскинутые руки, поднимается все выше, до самых плеч. Мне чудятся распустившиеся красные розы — наверное, моя кровь обагрила эту метель. Потом розы блекнут, и вместе с ними исчезает все мое тело. Я чувствую себя одновременно беззаботным и оробевшим, словно готовлюсь к долгому авиаперелету.

Под моими сомкнутыми веками взметается последний сноп искр: вот Мисс Акация танцует, покачиваясь на тоненьких каблучках, вот Докторша Мадлен склонилась надо мной, заводя часы моего сердца, вот Артур распевает во все горло «Oh When the Saints», и снова Мисс Акация, танцующая на своих каблучках… Мисс Акация, танцующая на своих каблучках… Мисс Акация, танцующая на своих каблучках…

Наконец испуганные крики Мисс Акации вырывают меня из этого пограничного состояния. Я поднимаю голову, смотрю на нее. У меня в руках искореженные часовые стрелки. Грусть и гнев в ее взгляде сменились страхом, лицо осунулось, горестно поднятые брови сморщили лоб. Глаза, еще вчера сиявшие любовью, похожи сейчас на две черные впадины. Мне чудится, будто меня рассматривает мертвая красавица. Я сгораю от стыда, ненавижу себя еще сильнее, чем нашего разлучника Джо.

Она выходит из гримерки. Дверь захлопывается с грохотом пушечного выстрела. Из моей шляпы вылетает птица, которую Мельес, наверное, забыл убрать. Мне холодно, я зябну все больше и больше. Видно, настал самый холодный вечер на свете. Если бы мне смастерили сердце из сосулек, я сейчас чувствовал бы себя куда вольготнее.

Она прошла мимо меня, не обернувшись, и исчезла в темноте, словно печальная комета. В коридоре слышится звон упавшего подсвечника и испанские проклятия. Мой мозг заказывает улыбку моим воспоминаниям, но, увы, этот заказ теряется на полдороге.

Молния вспарывает небо над самой сценой. Вокруг расцветают зонтики — цветы зловещей весны; я устал так часто умирать.

Придерживаю свои ходики ладонью. Шестеренки забрызганы кровью. Голова идет кругом, ноги не слушаются, и стоит мне попробовать шагнуть, как они разъезжаются в разные стороны, словно у начинающего лыжника.

Кукушка давится кашлем при каждом моем спазме; я замечаю вокруг себя отколовшиеся от нее мелкие щепочки. Меня одолевает тяжкий, глухой сон. Я растворяюсь в тумане, вспоминая Джека-Потрошителя. Неужто я кончу, как он, любовником мертвых женщин?!

Я все перенес ради Мисс Акации — и мечты и реальность, — но ничего у нас не вышло. А ведь как мне хотелось, о, как хотелось — наверное, слишком сильно хотелось, — чтобы у нас все вышло! Я чувствовал, что способен для нее на любой подвиг: не спать ночами, дожидаясь первых трелей птиц, которые зевают со сна в пять утра; снимать стружки с луны, чтобы украшать ими ее ресницы; пойти за ней куда угодно, хоть на край света… И что же в результате?

Молния мечется зигзагами среди деревьев и бесшумно завершает свой путь на пляже, озарив напоследок море короткой вспышкой. А вдруг Мисс Акация еще захочет мне что-нибудь сказать?

Но в следующий миг пенный огнетушитель снова погружает Марбелью во мрак. Зрители разбегаются под дождем в разные стороны, как испуганные кролики. Что ж, пора и мне складывать в чемодан свои мечты.

13

Мельесу понадобилось целых два дня, чтобы дотащить мои жалкие останки из Марбельи в Гранаду. Когда мы наконец доплелись до городской окраины, Альгамбра предстала передо мной в виде кладбища слонов. Огромные бивни света, казалось, готовы были пропороть меня насквозь.

— Бодрись! Бодрись! — шепчет Мельес. — Не сдавайся, не покидай меня!

Но внутри все вдребезги разбито. Я опускаю глаза и смотрю на обломки своих стрелок. Это зрелище наводит на меня ужас. Ибо очень напоминает мое рождение.

Все, что имело для меня смысл, безнадежно разрушено. Мечты повзрослевшего подростка, надежда создать семью и холить свои часы, чтобы продержаться как можно дольше, — все тает, как снежинки в огне. Что же это за розовая бессмыслица — любовь?! А ведь Мадлен меня остерегала, но я предпочел следовать зову сердца.

Я еле волочу ноги. В груди у меня бушует пожар, но боли я не чувствую, словно мне дали наркоз. Сейчас сквозь мою голову даже самолет может пролететь, это уже ничего не изменит.

Я хочу снова увидеть высокий эдинбургский холм. О, Мадлен, если б только!.. Я бы сразу нырнул в свою постель. Там, под подушкой, уж наверное лежат кое-какие сохранившиеся от детства мечты; я постараюсь не раздавить их своей тяжелой от взрослых забот головой. И попробую уснуть, надеясь, что буду спать вечно. Эта мысль странным образом утешила бы меня. А на следующее утро я с трудом поднялся бы с кровати, одуревший, как побитый боксер. Но Мадлен и ее заботливый уход, как всегда, поставили бы меня на ноги.

Мы добираемся до мастерской, и Мельес укладывает меня в свою постель. Белые простыни тут же окрашиваются кровью. Снова розы, распустившиеся на снегу. «Черт возьми, все простыни перепачкал!» — думаю я, придя на миг в сознание. Голова моя весит не меньше тонны, мозг устал от своей черепной коробки не меньше, чем сердце — от деревянной коробки часового корпуса.

— Я хочу другое сердце! Переделай меня, я больше так не могу!

Мельес с беспокойством оглядывает меня.

— Мне надоела эта деревяшка, которая трещит и скрипит без умолку!

— Знаешь, я думаю, твоя проблема куда серьезнее, и она вовсе не в часах.

— И потом, это жуткое ощущение, будто у меня сквозь легкие прорастает гигантская акация. Я видел, как Джо нес ее на руках, и это сразило меня насмерть. Никогда не думал, что мне будет так тяжело. Но вот она ушла, хлопнув дверью, и это оказалось еще ужаснее.

— Мой мальчик, ты же прекрасно знал, чем рискуешь, доверяя искре ключи от своего сердца!

— Я хочу, чтобы ты подыскал мне новое сердце и поставил счетчик на ноль. Не желаю больше влюбляться, никогда в жизни!

Мельес замечает огонек самоубийственного безумия в моем взгляде и прекращает разговор, сочтя его бессмысленным. Он кладет меня на верстак, точно как Мадлен в давние времена, и велит ждать.

— Потерпи, я сейчас что-нибудь для тебя подыщу.

Мне никак не удается расслабиться, мои шестеренки издают душераздирающий скрип.

— Где-то тут у меня хранились запчасти, — добавляет он.

— Мне надоели эти ремонты и починки. Я хочу другой, надежный механизм, чтобы переносить сильные чувства, как все нормальные люди. У тебя случайно не найдется таких часов на смену?

— Знаешь, на самом деле это ведь ничего не изменит. Чинить-то следовало бы не колесики, а твое настоящее сердце из плоти и крови. А для этого ты не нуждаешься ни во враче, ни в часовщике. Все, что тебе нужно, — это любовь или время, но очень много времени.

— А я не хочу ждать, и любви у меня больше нет, замени мне часы, умоляю тебя!