Читать книгу "Бураттини. Фашизм прошел - Михаил Елизаров"

– Возьмите слойки через пакет, – предложил я. Для наглядности разыграл подобие проктологической пантомимы, – надеваем пакет, как варежку, и этой самой варежкой…

Митич что-то кулдыкнула Гойко на своем гордом наречии: «Ты посмотри, брат Гойко, какой нынче ксенофоб пошел. Уже и хачапури не надкуси, рукой не возьми…» – «Верно говоришь, брат Митич», – отозвалась гортанным недовольством Гойко и с раздражением ссыпала звонкую мелочь в ящик.

Митич все же пантомиме вняла, полезла рукой в пакет, этой дезинфицированной пястью взяла слойки. В фиолетовых гневных глазах стояла горечь: ну что тебе еще, фашист, надо от бедной восточной женщины? Когда отъебешься, скинхед лохматый!

А фашисту была нужна сдача. Четырнадцать рублей. Из принципа. Хрен с ними, с остывшими, «как у покойника что?!», слойками – их-то по-хорошему разогреть следовало…

– Сдачу давать будем? – спросил я у Митича.

На тарелочку легла купюра в десять рублей. Митич сменила анфас на профиль, косясь на меня ненавидящим оком.

– Отлично. Теперь еще четыре рубля.

Митич осторожно и вдумчиво, словно играла в го, двинула одинокий рубль. Снова посмотрела: а теперь хватит?

Я был непреклонен:

– Еще три рубля.

Коричневый палец передвинул еще один рубль. Лицо каменное. Беспощадное.

– Отлично, теперь еще два рубля.

Палец двинул двухрублевую монету. Тяжелое кожистое веко полуприкрыло глаз Митича – горячий, ненавидящий меня конский глаз.

И, как вы понимаете, ни Гойко, ни Митич, ни я – никто не виноват в произошедшем. Все дело в разрушительной пацифистской начинке – в твороге.