Читать книгу "Император Юлиан - Гор Видал"

- Да, но ведь у митраистов нет ничего похожего на христианские таинства, - вступил я в спор от лица дьявола-искусителя. - Как быть, например, с евхаристией - причастием хлебом и вином, о котором Христос сказал: "Вкусивший от моего тела и крови удостоится жизни вечной"?

Максим улыбнулся.

- Я не выдам особой тайны, если скажу, что и у нас, митраистов, тоже есть символическая трапеза в память персидского пророка Заратустры. Тем, кто поклоняется Единому Богу и Митре, он сказал: "Тот, кто вкусит от моего тела и крови, станет един со мною, а я с ним, и познает спасение". Это сказано за шесть веков до рождения Назарея.

- Заратустра был человеком? - опешил я.

- Он был пророком и погиб в храме от руки врагов. Его последние слова перед смертью были: "Да простит вам Бог, как прощаю я". Воистину, нет такой святыни, которую бы галилеяне у нас не похитили. Чему посвящены их бесчисленные соборы? В первую очередь осмыслению всего того, что они позаимствовали из чужих религий. Тяжкий труд - не позавидуешь!

- Я читал Порфирия… - начал я.

- Тогда тебе уже известно, сколь богато противоречиями учение галилеян.

- А как быть с противоречиями эллинской веры?

- Между древними легендами неизбежно накапливаются противоречия, но ведь мы не воспринимаем эти легенды буквально; они - не более чем туманные откровения богов, а те, в свою очередь, - эманации Единого. Нам известно, что они нуждаются в толковании, которое может быть удачным, а может и нет. Между тем христиане считают книгу, написанную о Назарее через много лет после его смерти, непреложной истиной. Но и эта книга постоянно ставит их в тупик, и они вынуждены все время менять ее содержание. К примеру, в книге об Иисусе нигде не говорится о его божественном происхождении.

- Кроме Евангелия от Иоанна. - И я привел цитату: - "И Слово стало плотью и обитало с нами". - Как видите, пять лет службы чтецом в церкви не прошли для меня даром.

- Эту фразу можно толковать по-разному. Что именно заключено в понятии "слово"? Неужели это и в самом деле, как сейчас толкуют. Святой дух, который к тому же еще Бог, а также Иисус? Но тогда мы вновь возвращаемся к трижды кощунственному учению о Троице, которое кое-кто называет "истиной". А это, в свою очередь, напоминает нам о некоем благороднейшем Юлиане, который также стремится познать истину.

- Да, я стремлюсь к истине… - Дым факелов наполнял пещеру. У меня кружилась голова, предметы теряли очертания, а все происходящее казалось нереальным. Если бы стены внезапно раздвинулись и над нами засияло ослепительное солнце, я бы ничуть не удивился, но в тот день Максим не прибегал к магии, он пустил в ход логику и факты.

- Ни одному человеку не дано убедить другого в том, что есть истина. Истина - это все, что нас окружает, но каждый познает ее своим путем. Какая-то крупица ее заключена в учении Платона, другая - в песнях Гомера, есть доля истины и в сказаниях об иудейском боге, если отвлечься от их самонадеянных притязаний. Истина открывается человеку лишь в соприкосновении с божественным - это откровение может быть даровано через посредство магии; поэзия - еще один путь к откровению. Бывает и так, что боги сами срывают пелену с наших глаз.

- Мои глаза не видят истины.

- Ты прав.

- Но мне известно, что я хочу познать.

- Это так, но стена перед тобою подобна тому зеркалу, сквозь которое ты хотел пройти.

Я пристально посмотрел ему в глаза:

- Максим, так покажи мне дверь, а не зеркало.

Он надолго умолк, а когда заговорил, то смотрел мимо меня на лицо Кибелы.

- Ты христианин…

- Я никто.

- Но ты обязан веровать в Христа, это вера всей твоей семьи.

- Я должен лишь делать вид, что верую, не более того.

- И тебя не пугает твое лицемерие?

- Еще страшней для меня неведение.

- Готов ли ты пройти через тайные обряды Митры?

- Это путь к истине?

- Да, один из путей. Если ты искренне желаешь попытаться, я покажу тебе дорогу. Но помни: я могу довести тебя только до двери, войдешь в нее ты один. У порога моя помощь кончается.

- А что будет, когда я войду?

- Ты познаешь, что такое смерть и второе рождение.

- Так веди же меня вперед, Максим. И будь моим наставником.

- Конечно, я буду твоим наставником, - сказал он с улыбкой. - Такова наша судьба. Помнишь, что я сказал? Ни у тебя, ни у меня просто нет другого выбора. Это рок. Мы пройдем весь путь, до конца трагедии, вместе.

- Какой трагедии?

- Жизнь человеческая трагична! она оканчивается муками и смертью.

- А что после мук? После смерти?

- Переступив порог Митры, ты познаешь, что происходит после трагедии, за пределами человеческого бытия, и что означает - воссоединиться с богом.

Приск: Интересно наблюдать Максима за работой. Да, это был большой умница! Я-то думал, при первой встрече он будет показывать Юлиану свои фокусы, скажем, заставит статую Кибелы танцевать или что-нибудь еще в этом роде, ан нет! Сначала он ведет искусную атаку на христианство, а взамен подбрасывает Юлиану митраизм. Эта религия не может не понравиться нашему герою: Митра был любимым божеством многих римских императоров, а солдаты чтут его и по сей день. Максим также понимал, что если ему удастся втянуть Юлиана в митраизм и организовать его посвящение, это непременно породит между ними особые отношения.

Теперь я не сомневаюсь, в тот период жизни практически любой мистический культ мог бы дать Юлиану толчок к разрыву с христианством: он сам к этому стремился. Хотя трудно сказать почему, коль скоро тяга Юлиана к суевериям и магии была точно такой же, как и у христиан. По всей видимости, поклонение трупам ему претило, но позднее он узрел проявление "Единого" в еще более странных вещах. Будь Юлиан и в самом деле тем, кем он себя считал - философом школы Платона и, стало быть, нашим единомышленником, его неприятие христианских бредней было бы нетрудно объяснить, но Юлиан был одержим, прежде всего, идеей личного бессмертия - единственной навязчивой идеей, роднящей христианство с древними мистическими культами.

Несмотря на все то что Юлиан об этом понаписал, я так и не сумел до конца разобраться, почему он пошел против веры своей семьи. В конечном счете, христианство предлагало ему почти все, в чем он нуждался. Если он желал символически вкушать от тела Господня, почему же он предпочел хлебу и вину христианского причастия вино и хлеб Митры? Дело тут не в христианстве. Христиане давно уже потихоньку переняли все таинства Митры, Диониса и Деметры, и современное христианство есть не что иное, как свод народных суеверий.

По-моему, Юлиан невзлюбил христианскую веру из-за своих родственников, в особенности Констанция - ярого христианина и страстного любителя богословских диспутов. У Юлиана были все основания ненавидеть Констанция, отсюда и проистекает его ненависть к христианству. Возможно, я упрощаю, но я склонен считать, что объяснения, лежащие на поверхности, как правило, верны, хотя, безусловно, допускаю, что душа человеческая таит много загадок и в ней всегда есть доля таинственного,