Читать книгу "Дневник грешницы - Ольга Строгова"

И напрасно – у княжны был при себе маленький острый кинжальчик. Этим кинжальчиком она вскрыла нехитрый замок, на который запиралась оконная решетка, после чего сдернула с кровати драгоценное стамбульское покрывало, привязала его к ножкам стоявшего у окна тяжелого кресла и вознамерилась таким образом спуститься вниз, прямо в руки подбежавшего Якуба.

Тут-то их обоих и схватили.

Не церемонясь более, беглецов крепко связали и на всякий случай заткнули рты. Сейчас оба лежат на скотном дворе под присмотром троих солдат и ждут решения своей судьбы.

– Якуба расстрелять, девчонку вернуть назад и привязать к кровати, – забывшись, громче чем следовало приказал Мустафа-паша.

Повернулся к гостям и встретился с пристальным взглядом русского.

– Это так, рабочие моменты, – небрежно махнул рукой паша. – Так что, ставите своего коня?

– Пожалуй, – согласился тот. – Ставлю своего коня против вашего янычара.

Мустафа-паша подумал, что ослышался. Или что его повар Шекер-ага подмешал сегодня в табак для кальяна добрую порцию гашиша.

Но ведь русский паша не притрагивался к кальяну…

– Того самого, которого вы приказали казнить, – подтвердил граф. – Как его… Якуб, кажется.

При этих словах пожилой штабс-капитан быстро залопотал что-то по-русски, но граф несколькими словами успокоил его.

– Ну, раз вы хотите уйти отсюда пешком, то… – Мустафа-паша пожал плечами и взял в руки серебряный стаканчик для игральных костей – зар.

* * *

Некоторое время на веранде стояла тишина, нарушаемая лишь звуками катящихся зар, передвигаемых по палисандровой доске шашек и азартными возгласами Мустафы-паши:

– Шеш-беш! Ах, велик Аллах! Шеш-чар![2]

Паше везло. Он без труда обыграл русского графа, зары которого выбрасывали в лучшем случае чари-сэ[3], да к тому же он несколько раз вынужден был пропускать ход.

– Продолжим? – довольно усмехнулся Мустафа-паша, приказав отвести выигранного у русского вороного жеребца в свою конюшню. – Только на старую кобылу вашего спутника я играть не буду. А вот на вашу саблю – пожалуй. Или на условия перемирия?

– На саблю, – подумав, сказал русский. Отстегнул ее и положил на ковер рядом с собой.

При виде этого пожилой штабс-капитан подавился кальянным дымом и закашлялся. Граф участливо похлопал его по спине и снова вполголоса произнес несколько непонятных для турок слов. Штабс-капитан возмущенно дернул усом, но возражать не стал.

Вторая игра закончилась так же, как и первая. И с тем же результатам – паша одержал быструю и убедительную победу.

– Хвала Аллаху, милостивому и милосердному к правоверным! – Паша поднял обе ладони и набожно огладил свое круглое, желтоватое, как дыня, лицо и крашенную хной бороду. – Хорошая сабля! Унесите в мою оружейную.

Несмотря на две неудачи подряд, русский граф отнюдь не выглядел обескураженным.

– Сыграем еще? Но теперь уж точно на условия перемирия! – предложил паша.

Штабс-капитан взвыл и схватил молодого русского за руку:

– Граф, опомнитесь! Поручик, я запрещаю вам…

– Ничего, – отмахнулся тот. – Бог троицу любит.

И любезно перевел свои слова для навострившего уши паши.

– Хорошо сказано! – восхитился паша. – Троица! Значит, с вас – три лишних дня перемирия!

– Согласен, – кивнул русский. – Три лишних дня перемирия. Против вашего янычара Якуба.

«Сдался вам этот сын шакала», – усмехнулся про себя паша. Впрочем, не зря сказано: «Кого Аллах хочет наказать, того лишает разума».

И трясущимися от радостного нетерпения руками снова выметнул кости.

* * *

– Э… – выдавил паша полчаса спустя, когда вороной жеребец и сабля вернулись к своему владельцу. – Э… это случайность! Сыграем еще!

Штабс-капитан безнадежно махнул рукой и потянулся за кофе. Молодой граф, наоборот, отставил в сторону чашечку и взял в руки стаканчик для костей. Наступила его очередь метать заки. И его очередь выигрывать.

– Этого просто не может быть! – воскликнул паша еще через двадцать минут. – А может, тебе помогает сам шайтан?

– Может быть, – усмехнулся русский. – Едва ли мне помогает Аллах – я же неверный.

Паша мрачно засопел. На веранду ввели связанного Якуба и поставили на колени перед новым хозяином.

– Теперь твоя никчемная жизнь принадлежит этому русскому, – сказал Мустафа-паша.

– Встань, – велел русский Якубу. – Ты свободен. Твоя жизнь принадлежит тебе. Немедленно развяжите его!

Якуб, которого при захвате ударили по голове, молчал и лишь переводил ошарашенный взгляд налитых кровью глаз с паши на русского и обратно. Мустафа-паша брезгливо отвернулся – от Якуба, пролежавшего два часа на скотном дворе, ощутимо попахивало коровьим навозом. Русский пожал плечами, вытащил из ножен короткий армейский нож и сам перерезал Якубу веревки.

– Ты свободен, – раздельно, по слогам, пристально глядя на Якуба, повторил русский. – И можешь идти куда пожелаешь.

– Может, сыграем еще? – тоскливым голосом, не надеясь на положительный ответ, предложил Мустафа-паша.

– А разве у вас есть еще что-нибудь ценное? – усмехнулся русский.

– Господин… – прочистил горло Якуб. – Господин…

– Можешь называть меня по имени – Алексей Николаевич, – предложил русский. Но, заметив потрясенное таким неслыханным предложением лицо Якуба, слегка поморщился и добавил: – Ну, или «господин поручик».

– Господин поручик, – низко склонился Якуб. – Если позволено будет ничтожному рабу сказать несколько слов…

– Говори, – разрешил русский. – Но не называй себя рабом. Ты такой же свободный человек, как я, как твой начальник, как твои товарищи. Перед лицом Аллаха все равны, разве не так?

«Хорошо, что на веранде, кроме меня, русских и этого вшивого Якуба, никого нет, – подумал Мустафа-паша. – Хорошо, что янычары не слышат этой крамолы».

А он хитрый, этот русский молокосос! И наглый! Как жаль, что нельзя немедленно и тут же обезглавить его, расстрелять, задушить или лишить жизни более неприятным способом! Как жаль, что покамест с ним необходимо договариваться! Но ничего, когда пройдет священный день пятницы и закончится перемирие, он сам, Мустафа-паша, лично, собственным ятаганом сделает из него кебаб!..

Пока паша предавался мечтам, вшивый Якуб разболтал русскому все о плененной княжне. Об отважной болгарской красавице, которая спасла ему жизнь и которую в свою очередь пытался спасти он сам.