Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

И вот тут-то у меня несколько запоздало подкосились ноги.Во-первых, от такого стремительного перехода на «ты». Во французском языке естьи «туа», и «ву», что соответственно означает «ты» и «вы», это не то, что убогийинглиш с его однообразным «ю» на все случаи жизни, но французы весьмацеремонны, на «туа» переходят только с давно знакомыми или очень близкимилюдьми. А тут – с места в карьер…

Вторая причина моего изумления – эпитет «деловая женщина».Вот уж как угодно меня можно назвать, только не деловой. Напротив, у менясовершенно легкомысленный вид, и частенько мамочки, увидав меня первый раз в«родилке», начинают причитать чуть ли не в голос:

– А это тоже врач? А она хоть что-нибудь в детях понимает?!

Разумеется, причитают те, у кого есть на это силы, абольшинство рожает, не глядя на меня, ну а потом, когда я плотно общаюсь с ихребенком, в моей компетентности никто не сомневается.

Главное, не то чтобы я так уж сильно моложаво выгляжу. Я немаленькая, не тощенькая, а нормальная баба тридцати лет. Но с видом не шибкосерьезным. И тут вдруг Ален выдает такое!

После первого потрясения моментально настораживаюсь. Что-тоздесь не так. Что-то ему от меня нужно…

Предчувствия меня не обманули.

– Слушай, я в курсе, что тебе необходимо французскоегражданство, – выпаливает Ален. – А мне нужны деньги. Мы вполне можемдоговориться.

– О чем? – тупо спрашиваю я.

– Тебе нужно гражданство или нет? – напористо спрашиваетАлен.

Секунду размышляю – и киваю. Ну да, конечно. Если я будужить во Франции, как же без гражданства?

– Ну вот! – радостно восклицает Ален. – А мне нужны деньги!

Наконец-то до меня доходит, что парень предлагает мнефиктивный брак.

Вот так номер…

А в чем дело, собственно? Я что, мечтала о большой и светлойлюбви? Мало мне, что ли, было любви в Нижнем Новгороде, в одном таком домикенеподалеку от площади Свободы? Не накушалась еще? А Лелька, моя дочка? Она ведьтоже родилась от большой и светлой любви, но где сейчас объект моих некогдавысоких чувств? Не знаю. И даже забыла его имя (фигурально, конечно,выражаясь), а встречу на улице – и не узнаю (это в буквальном смысле, у менявообще неважная память на лица). Так не пора ли расстаться с иллюзиями иперевести отношения с мужчиной на однозначно деловые рельсы? Товар – деньги –товар… Утром деньги, вечером стулья…

А кстати, какие деньги?

– Ну и сколько ты хочешь? – спрашиваю я с некоторойхрипотцой.

– Пятьдесят тысяч евро, – с улыбкой отвечает Ален.

Я моргаю.

Я больше ничего не делаю, только моргаю. Однако Аленхмурится:

– Ну, брось. Вполне нормальная цена. Можно поторговаться,конечно, однако самое малое, на что я согласен, – это сорок пять.

Тут уж я даже не моргаю. В смысле, не моргнув глазом, яповорачиваюсь и со всех ног бросаюсь прочь по аллее, усыпанной белым противным– очень мелким! – гравием, который страшно пылит под ногами. Бегу и думаю:«Зачем они посыпают дорожки такой гадостью? Босоножки теперь совершенно белые,будто я по муке ходила. И ноги такие сухие, как будто зацементированные!»

Сзади слышу голос Алена:

– Валентин!..

Не оборачиваюсь, хотя «Валентин» – это я. Мое имя звучитздесь в мужском роде. Хотя нет, мужчину звали бы Валентэн. Красиво! Жаль, чтонельзя поменяться!

– Валентин!!!

Я бегу со всех ног, вздымая за собой клубы белой пыли.Хорошо бы создалась такая дымовая завеса, чтобы Ален потерял мой след. Пустьдумает, что меня больше оскорбило его предложение. А на самом деле… ну… не точтобы совсем не оскорбило, только… Меня оскорбило другое. Даже если мы – моиродители и я – продадим все, что у нас есть, включая домик в Дзержинске, натретьей улице Матросова, мы едва-едва наберем тысяч тридцать. И не евро, адолларов. То есть мои намерения зацепиться в Париже любой ценой не выдержалипроверки реальностью.

Да-да-да…

Николь, услышав о предложении Алена, ужасается:

– Я же всех сразу предупреждаю, что не устраиваю фиктивныхбраков! И откуда он взял такие цифры? Обычная такса десять, ну, пятнадцатьтысяч евро… Правда, расходы по последующему разводу тоже лежат на той жестороне, которой нужно гражданство, при взаимном согласии это стоит междучетырьмя и шестью тысячами на адвоката. То есть максимум двадцать одна тысяча.Но пятьдесят?! Мошенник, настоящий мошенник!

Мне становится чуточку легче. Все-таки мы с родителями ещене стоим за гранью нищеты. Мы пока что еще на грани. И еще легче мнестановится, когда Николь предлагает немедленно встретиться со вторым женихом.

Второго жениха зовут Мишель. В отличие от Алена, который былпохож на своего всемирно известного тезку в его лучшие годы и выглядел какприрожденный разрыватель женских лифчиков, Мишель – воплощение утонченности иинтеллигентности. Тонкие черты, тщательно уложенные и напомаженные гелемволосы, тонкая фигура, которая так и клонится вправо-влево при каждом движении,словно длинный стебель какого-то экзотического растения…

Встречу Мишель назначает мне в садике Пале-Рояль(Пале-Рояль! ).

Хоть я в Париже впервые, однако книжек-то про этот волшебныйгород читано-перечитано море, поэтому я и впадаю в транс от заветных названий,воплощенных в реальности. Однако Пале-Рояль меня немножко огорчил. Я ожидала отнего большего великолепия. Как-то там пустовато, деревья выстроились в формекаре, и тени от них почти нет. А в Париже этим летом очень жарко. Дорожки здесьзасыпаны такой же белой гадостью, как аллеи Тюильри, и мне немедленно начинаетказаться, что в босоножки подложили наждак. Часть Пале-Рояля занята какими-тосовременными сооружениями, совершенно дурацкими полосатыми разновысокимитумбами. Ну чего нагородили?! Статуй – люблю хорошую скульптуру! – всего две:малыш рядом с козой и еще какой-то красавчик. Все в античном стиле, понятноедело. Насчет красавчика ничего не могу сказать, не могу его идентифицировать, амалыш и коза – это ведь младенец Зевс и Амальтея! Восторг от собственнойэрудиции несколько примиряет меня с общим разочарованием от Пале-Рояля. Нет,все-таки здесь очень даже миленько – если не шляться туда-сюда, а сидеть налавочке возле какой-нибудь клумбочки. Цветов здесь море, и какие чудные розы…