Читать книгу "Высшая мера - Виктор Пронин"

- Похоже, дорогой, ты все-таки сделал ошибочку, - пробормотал Юферев. - Похоже, дорогой, ты все-таки не слишком везучий. - Он обернулся к продавщице: - Он один здесь был?

- Один. Никто к нему не подходил, да и стоял он все время, отвернувшись к стене.

- Это его пиво?

- Да он почти ничего и не выпил… Наверное, поджидал, когда вы уйдете.

- Сколько он выпил, сколько оставил, я вижу… Спрашиваю о другом… Это его пиво?

- Да, он здесь же купил, у меня.

- Сам взял бутылку, отнес ее к столику… Так?

- Примерно. Все как обычно… А! - продавщица понимающе кивнула. - Вы, наверное, про отпечатки? Нет, нет, к нему никто не подходил. Так что на бутылке только мои отпечатки и его…

- У вас есть пакеты?

- Конечно. - Продавщица, кажется, с облегчением нырнула за железные стены контейнера, а через минуту уже протянула Юфереву несколько целлофановых пакетов.

- Разберемся, дорогой, - бормотал Юферев, опуская бутылку в пакет. - Разберемся, миленький ты мой… Не так уж много в городе красных «девяток». Я вообще не знал, что есть, оказывается, и красные «девятки».

Он хотел было отойти от столика, но взгляд его задержался на стаканчике. Конечно, вряд ли на нем остались отпечатки пальцев, вряд ли этот стаканчик, из которого, похоже, даже не пили, может оказаться полезным. Но возобладало чувство дурацкой, бездумной добросовестности. Если стакан брал в руки преступник, надо этот стакан прихватить с собой, а там уж пусть эксперты рассматривают его в свои микроскопы, обрабатывают хитрыми кислотами и посыпают хитрыми порошками.

Осторожно взяв стаканчик, так чтобы коснуться только верхнего и нижнего срезов, Юферев опустил его в пакет. Но тут же подумал, что пиво в бутылке может расплескаться и смыть отпечатки. Пошарив глазами по столу, Юферев увидел то, что искал, - металлическую пробку. Он надел пробку на бутылочное горлышко, с силой вдавил, дождавшись легкого глухого щелчка, а уже сверху, на пробку, надел стаканчик.

- Чем он расплатился? - спросил Юферев, подойдя к дыре в железном контейнере, - эта дыра служила и витриной, и раздаточным окном.

- О! - воскликнула женщина. - Расплатился он круто… Сотенной.

И она тут же протянула Юфереву совершенно новую, без единого надлома сторублевую купюру. Повертев ее в пальцах, опять же стараясь не мусолить, не стереть с купюры следы, которые, возможно, остались на ней, Юферев положил ее между страничками своего блокнота. Порывшись в карманах, он протянул продавщице две мятые пятидесятирублевки.

- Не возражаете?

- Была бы польза, - ответила женщина, стараясь не смотреть на громадную красную лужу, в которой лежал остывающий Якушкин. Похоже, из него вытекли все пять литров крови.

Сразу после похорон Апыхтин вылетел на Кипр.

Один.

Два билета, на Катю и на Вовку, пришлось сдать, правда, за полцены, но Апыхтина это нисколько не затронуло.

Странно как-то получилось - его обычный банковский костюм вполне подошел для похорон. Единственное, что пришлось заменить, - галстук. Вместо яркого, красного он надел серый, в традиционную полоску. И туфли остались прежние - черные.

Осознав все это, Апыхтин уже на кладбище чуть заметно усмехнулся.

- Ты чего? - спросил оказавшийся рядом Цыкин.

- Заметил, как наша рабочая одежда подходит для кладбищенских церемоний?

- В каком смысле?

- Ну как же… Мне и переодеваться не пришлось… Встал из-за стола и отправился на похороны. И в своем кабинете был при наряде, и здесь тот же костюм подошел для отправления печальных надобностей.

Цыкин исподтишка присматривался к Апыхтину - в его словах явно некстати звучала улыбка, и это казалось не то что вызывающим, а просто ненормальным.

Людей на кладбище было немного. Апыхтин отшил все попытки выразить общегородское соболезнование. Из неожиданных, непрошеных был только Кандауров со своими ребятами. К Апыхтину он не подошел, понимая свою несовместимость с банковскими людьми, молча постоял в стороне и только издали кивнул, когда они неожиданно встретились взглядами. Апыхтин в ответ махнул рукой. Кандаурову этого было достаточно - значит, между ними все осталось в порядке и вскоре они обязательно встретятся. Кандауров сел со своими ребятами в черный джип и уехал с кладбища.

Никаких памятников устанавливать не стали, вроде как на свежую могилу не положено, но Апыхтин успел съездить в мастерскую на окраине города и выбрал два куска красного гранита. Оба представляли собой остроконечные, бесформенные, неотесанные глыбы камня, один побольше, другой поменьше. Апыхтин распорядился установить их так, чтобы маленький камень был наклонен к большому, а большой совсем немного как бы склонялся к маленькому. Он согласился отполировать на камнях лишь по небольшому участку - для надписей.

Странное состояние охватило Апыхтина - он был посторонним во всех этих событиях. Ничто слишком уж не волновало его, происходящее как бы его и не касалось. На слова сочувствия он кивал благодарно, иногда улыбался, словно не совсем понимая, по какому поводу собрались мужчины и женщины, тут же забывал и об этих людях, и о том, что они говорили. На кладбище он не проронил ни слезинки, когда опускали гробы, смотрел на них отрешенно, будто думал о чем-то другом, более важном. Лицо его было бледным, спокойным, усталым, и не более того. И если кто-то всматривался в Апыхтина, пытаясь увидеть потрясение, боль, отчаяние…

Нет, ничего этого не было.

Сама природа ограждала его от непосильных впечатлений, поставила невидимую стенку, которая защищала его и хранила. Близким людям казалось, что он не вполне понимает, что происходит, - настолько его поведение не соответствовало событиям.

Увидев в отдалении Кандаурова, он помахал ему рукой, но тут же спохватился, сообразив, что сделал какую-то нелепость, поступил неправильно. Бросив горсть земли сначала на один гроб, потом на второй, он с интересом вслушивался в звуки, с которыми комки падали на доски, и думал о том, что гробы почти пусты, что тела в них занимают совсем немного места, что земля скорее всего продавит доски и случится это совсем скоро…

И было видно - он тяготится похоронами, стремится поскорее остаться один, когда не нужно думать, как поступать, какие слова произнести в ответ на соболезнования, на вопросы о следствии…

Всматриваясь в себя, прислушиваясь к себе, Апыхтин с изумлением понимал, что ему хочется побыстрее избавиться от всей этой черно-красной толпы, чтобы остаться наедине с Катей и Вовкой, сказать им слова, которые скопились в нем за последние дни, когда он не мог ни часа побыть один.

С кладбища людей на двух автобусах отвезли в банк, где в небольшом зале накрыли стол. Часа два просидели почти молча, после чего Апыхтин поднялся, попрощался со всеми, вышел из здания, сел в «мерседес» и отбыл в Москву.

Едва упав на заднее сиденье, он облегченно вздохнул.