Читать книгу "Ворошиловский стрелок - Виктор Пронин"

— Ну и слава Богу! — Старик, ожидавший чего-то другого с облегчением перевел дух. — Ребенок — он и есть ребенок... Хоть белый, хоть черный... Пусть даже зеленый, был бы здоров.

— Я не об этом, — Катя исподлобья посмотрела на старика. — Дело в том, что муж у этой женщины тоже белый.

— Что же она... Изменщица коварная? — усмехнулся старик.

— Нет... В тех краях вообще нет негров. Ни единого.

— А ребенок черный?

— Черный.

— А папа с мамой белые?

— О том и речь, — Катя смотрела на старика с какой-то мукой, она хотела что-то подсказать ему, но он оставался благодушным.

— Так бывает, — рассудительно произнес старик. — Я слышал... К примеру женщина хоть и белая, но родилась от негритянки или папа у нее негром был... Она белая, но все равно наполовину негритянка... Или такая же история с папой... И ребеночек у них запросто может получиться очень даже смугловатеньким, — старик рассмеялся беззаботно.

— Нет, — Катя грустно покачала головой. — Я не об этом...

— О чем же?

— Тут о другом говорится...

— Ничего не понимаю! — с легким раздражением сказал старик. — Объясни толком!

— Эта женщина десять лет назад пообщалась с негром... Оба студенты, учеба, поездки...

— И она с ним переспала?

— Да. Именно. Переспала. Этот негр был у нее первым мужчиной. И после той ночи весь ее организм строился на черный лад, понимаешь? Он будто программу в нее заложил на всю жизнь, понимаешь? И потом, за кого бы она замуж ни вышла, отцом ребенка будет не только ее муж, но и тот негр, с которым она пообщалась десять лет назад... Как он запустил в нее свои негритянские соки, так они в ней и играют...

— Так, — протянул старик. Он еще не все понял до конца, но насторожился. — И что же из всего этого следует?

— А из этого следует, что если мне когда-нибудь в будущем доведется родить ребенка, от кого бы то ни было... Отцами на самом деле будут эти подонки. Они задали программу, они напустили в меня своего дерьма. И мой организм их дерьмо усвоил. Наверно, внутри я сама стала немного, но в чем-то важном похожей на них, понимаешь?

— Кажется, начинает доходить.

— Представляешь, рожаю я лет через десять мальчика, а он — вылитый Вадим Пашутин... И подбородочек такой же червивый, и глазки навыкате, и ушки в стороны... Рожаю девочку лет через пятнадцать, а она, милая такая толстушка... Не отличить от толстобрюхого Бориса Чуханова, торгаша вонючего...

— Так, — старик присел на диван рядом с Катей, взял в руки газету, но тут же отложил ее в сторону. — Надо же... Простоват. Я этого не знал. Не зря в наших деревнях так болезненно относятся к девичьей чести... Оказывается, это давно было известно в народе.

— Но мне от этого не легче, — негромко сказала Катя. — Такое ощущение, будто заразу какую-то в себе ношу...

— Ну что ж, — рассудительно произнес старик, — невидяще глядя в окно. — Будем преодолевать.

— Как? — спросила Катя. — Как, деда?

— Как Бог на душу положит, — старик наклонил голову, и сколько Катя ни пыталась заглянуть ему в глаза, она натыкалась на густой частокол седых бровей, скрывавших синий взгляд старика. Он словно боялся, что Катя увидит в его глазах нечто такое, чего видеть ей было нельзя.

* * *

За последние дни Катя первый раз решилась выйти из дома. Она опасалась повышенного внимания к себе, косых взглядов, ухмылок, любопытства. Но все обошлось. Никто не обращал на нее внимания, и она успокоилась. Ей и нужно-то было пройти квартал до гастронома, чтобы купить все тех же пельменей, кефира, а если повезет, то и сосисок.

Едва Катя вышла за дверь, старик тут же бросился на балкон. Он проследил, как она пересекла двор, свернула за угол. И, не медля ни секунды, схватил связку своих садово-огородных принадлежностей, натянул на голову кепку, снял с гвоздя ключи, которые оставила соседка, и осторожно выскользнул из квартиры.

Это было очень удобное время для противозаконных дел, о которых никто не должен знать. Работоспособные жильцы разбрелись по конторам, магазинам, базарам в надежде что-то купить, продать. Оставшиеся на хозяйстве старухи и старики тоже разбрелись по ближним магазинам, опять же чтобы купить, а если повезет, то и продать, сдать посуду, выкроить тысчонку-другую на пропитание. Люди метались, загнанные нищенской жизнью, пытались найти какой-то доход, но каждый раз, когда такой выход вроде бы находился, оказывалось, что там уже давка. Дети носились по проезжей части дорог в ожидании красного светофора, надеясь продать водителям газету, изловчиться протереть стекло, пока не вспыхнет зеленый свет, предложить банку пива или воды, а водители, издерганные схватками за бензин, отгораживались от них, поднимали стекла и изо всех сил делали вид, что просто не замечают услужливых, просящих детских глаз. А президент со своей толстомордой командой клятвенно обещал падение страны в ближайшие годы замедлить, обещал к осени выплатить весеннюю зарплату, принимал в Кремле английскую королеву, хвастаясь царскими палатами, извинялся перед ирландцами за то, что по пьянке не смог выбраться из самолета, когда прилетел к ним с государственным визитом...

Жизнь шла своим чередом. Медленной, тягучей походкой, не глядя по сторонам, зажав под мышкой тяпку, лопату, еще что-то там, старик пересек двор, вошел в дальний подъезд соседнего дома, придержал дверь, чтобы не хлопнула слишком уж сильно, чтобы никто не оглянулся на хлопок, который мог раздаться в сонной, жаркой тишине двора. Так же медленно и старчески немощно поднялся на четвертый этаж, перевел дух, вроде бы перевел дух, а на самом деле прислушался — не идет ли кто за ним следом, не приоткрывает ли кто дверь, обеспокоенный его шагами... Но все было спокойно, подъезд пребывал в непотревоженном состоянии, и старик, вынув из кармана уже приготовленные ключи, в несколько секунд открыл дверь, прошмыгнул в квартиру. И тут же приник к глазку, чтобы еще раз осмотреть площадку. Сердце его колотилось, дыхание было частым и возбужденным, он понимал, что сделал один из самых важных шагов — доставил оружие к месту преступления.

Отдышавшись и успокоившись, он пристроил свои инструменты в угол у самой вешалки и прошел в комнату. Кот сидел на диване живой и невредимый и смотрел на него желтыми немигающими глазами.

— Привет, дорогой, — сказал старик и даже руку поднял в приветственном жесте. Увидев белого пушистого кота, он успокоился, словно встретил сообщника, на которого можно надеяться. Кот тяжело спрыгнул на пол, подошел к старику и потерся мордой о его ногу. — Потерпи, дорогой... Сейчас что-нибудь для тебя найду...

Старик прошел на кухню, приблизился к окну. Отсюда, из этой квартиры, из этого окна в просвете между деревьями был хорошо виден балкон и окна квартиры, в которой изнасиловали Катю. И весь подъезд просматривался неплохо, ничто не мешало вести прицельный огонь.

— Все хорошо, пока все хорошо, — бормотал старик, обходя квартиру. Соседка вернется дней через двадцать, времени вполне достаточно. И сюда он прошел, вроде бы, незамеченный, вроде никто не видел, как он поспешно нырнул в подъезд. Будет еще лучше, если соседи вообще не узнают, что он бывает здесь, не надо им этого знать. Старик опять остановился у кухонного окна, стараясь ни к чему не прикасаться. Он не тронул занавеску, не сдвинул горшок с цветами, не попытался открыть форточку, хотя в квартире было душновато.