Читать книгу "Легкое дыхание - Иван Бунин"

А в сумерках я уже опять шагал в степи. Ветер ласково веялмне в лицо с молчаливых курганов. И, отдыхая на них, один-одинешенек средировных бесконечных полей, я опять думал о старине, о людях, почивающих встепных могилах под смутный шелест седого ковыля…

1895

На даче

I

Окна в сад были открыты всю ночь. А деревья раскидывалисьгустой листвой возле самых окон, и на заре, когда в саду стало светло, птицытак чисто и звонко щебетали в кустах, что отдавалось в комнатах. Но еще воздухи молодая майская зелень в росе были холодны и матовы, а спальни дышали сном,теплом и покоем.

Дом не походил на дачный; это был обыкновенный деревенскийдом, небольшой, но удобный и покойный. Петр Алексеевич Примо, архитектор,занимал его уже пятое лето. Сам он больше бывал в разъездах или в городе. Надаче жила его жена, Наталья Борисовна, и младший сын, Гриша. Старший, Игнатий,только что кончивший курс в университете, так же, как и отец, появлялся на дачегостем: он уже служил.

В четыре часа в столовую вошла горничная. Сладко зевая, онапереставляла мебель и шаркала половой щеткой. Потом она прошла через гостиную вкомнату Гриши и поставила у кровати большие штиблеты на широкой подошве без каблука.Гриша открыл глаза.

— Гарпина! — сказал он баритоном. Гарпинаостановилась в дверях.

— Чого? — спросила она шепотом.

— Поди сюда.

Гарпина покачала головой и вышла.

— Гарпина! — повторил Гриша.

— Та чого вам?

— Поди сюда… на минутку.

— Не пiду, хоч зарiжте!

Гриша подумал и крепко потянулся.

— Ну, пошла вон!

— Бариня загадали вчера спитать вас, чи поїдете угород?

— А дальше?

— Казали, щоб не їздили, бо барин сьогоднi прыїдуть.

Гриша, не отвечая, одевался.

— Повотенце? — спросил он громко.

— Та на столi — он! Не збудiтъ бариню…

Заспанный, свежий и здоровый, в сером шелковом картузе, вшироком костюме из легкой материи, Гриша вышел в гостиную, перекинул черезплечо мохнатое полотенце, захватив стоявший в углу крокетный молоток, и, пройдяпереднюю, отворил дверь на улицу, на пыльную дорогу.

Дачи в садах тянулись и направо и налево в одну линию. Сгоры открывался обширный вид на восток, на живописную низменность. Теперь всесверкало чистыми, яркими красками раннего утра. Синеватые леса темнели подолине; светлой, местами алой сталью блестела река в камышах и высокой луговойзелени; кое-где с зеркальной воды снимались и таяли полосы серебряного пара. Авдали широко и ясно разливался по небу оранжевый свет зари: солнцеприближалось…

Легко и сильно шагая, Гриша спустился с горы и дошел помокрой, глянцевитой и резко пахнущей сыростью траве до купальни. Там, в дощатомномере, странно озаренном матовым отсветом воды, он разделся и долгоразглядывал свое стройное тело и гордо ставил свою красивую голову, чтобы походитьна статуи римских юношей. Потом, слегка прищуривая серые глаза и посвистывая,вошел в свежую воду, выплыл из купальни и сильно взмахнул руками, увидав, чтона горизонте чуть-чуть показавшееся солнце задрожало тонкой огнистой полоской.Белые гуси с металлически-звонкими криками, распустив крылья и шумно бороздяводу, тяжело шарахнулись в тростники. Широкие круги, плавно перекатываясь,закачались и пошли к реке…

— Григорий Петрович! — крикнул чей-то голос сберега.

Гриша перевернулся и увидал на берегу высокого мужика срусой бородою, с открытым лицом и ясным взглядом больших голубых глаз навыкате. Это был Каменский, «толстовец», как его называли на дачах.

— Вы придете сегодня? — крикнул Каменский, снимаякартуз и вытирая лоб рукавом замашкой рубахи.

— Здравствуйте!.. Приду, — отозвался Гриша. —А вы куда, если не секрет?

Каменский с улыбкой взглянул исподлобья.

— Ведь вот люди! — сказал он важно иласково. — Всё у них секреты!

Гриша подплыл к берегу и, стоя и качаясь по горло в воде,пробормотал:

— Ну, если хотите, не секрет… Я простополюбопытствовал, почему вы меня спросили?

— А мне нужно побывать у знакомых.

— Да, так вы в город едете!

— Разве в город только ездят? — снова перебилКаменский. — И разве знакомые бывают только в городе?

— Конечно, нет. Только я не понимаю…

— Вот это верно. Я сказал, что буду и в городе и узнакомых — вот тут недалеко — на огородах.

— Так, значит, попоздней прийти?

— Да, попоздней.

— Тогда до свидания! — крикнул Гриша и подумал:«Правду говорит Игнатий — психопаты!» Но, отплывши, он опять обернулся ипристально посмотрел на высокую фигуру в мужицкой одежде, уходившую по тропинкевдоль реки.

На реке еще было прохладно и тихо. За лугами, в синеющейроще, куковала кукушка. У берега зашуршали камыши, и из них медленно выплылалодка. Седенький старичок в очках и поломанной соломенной шляпе сидел в ней,рассматривая удочку. Он поднял ее и соображал что-то, лодка остановилась ивместе с ним, с его белой рубашкой и шляпой, отразилась в воде. А из купальнислышались крики, плеск и хохот. По гнущимся доскам бежали с берега, стучасапогами, гимназисты, студенты в белых кителях, чиновники в парусинныхрубашках…

Грише не хотелось возвращаться туда, и он стал нырять,раскрывать глаза в темно-зеленой воде, и его тело казалось ему чужим истранным, словно он глядел сквозь стекло. Караси и гольцы с удивленнымиглазками останавливались против него и вдруг таинственно юркали куда-то втемную и холодную глубину. Вода мягко, упруго сжимала и качала тело, и приятнобыло чувствовать под ногами жесткий песок и раковины… А наверху уже припекало.Теплая, неподвижная вода блестела кругом, как зеркало. С зеленых прибрежныхлозин в серых сережках тихо плыл белый пух и тянуло запахом тины и рыбы.

II

Ровно час после купанья Гриша посвятил гимнастике. Сперва онподтягивался по канату и висел на трапеции в саду, потом в своей комнатестановился в львиные позы, играя двухпудовыми гирями.

Со двора звонко и весело раздавалось кудахтанье кур. В домееще стояла тишина светлого летнего утра. Гостиная соединялась со столовойаркой, а к столовой примыкала еще небольшая комната, вся наполненная пальмами иолеандрами в кадках и ярко озаренная янтарным солнечным светом. Канарейкавозилась там в покачивающейся клетке, и слышно было, как иногда сыпались, четкопадали на пол зерна семени. В большом трюмо, перед которым Гриша ворочалтяжестями, вся эта комната отражалась в усиленно-золотистом освещении снеестественно прозрачной зеленью широкой цветочной листвы.