Читать книгу "Высокая кухня - Жюлья Кернинон"

память? Дай-ка я тебя просвещу. Я твой муж, в конце концов. Хочешь?

X

Проснувшись на следующий день в одиночестве, я обнаружила конверт, просунутый под дверь моей хижины. Прежде чем открыть его, я долго смотрела на свое имя, написанное шариковой ручкой почерком Бенша. Я развернула листок.

Оттавия,

я никогда не думал, что буду жить в Риме, что останусь в своем родном городе после того, как повзрослею. До встречи с тобой я планировал податься на постдок[24] за границей. Но я влюбился в тебя, девушку с рестораном. Я хотел стать ученым, но моей первой находкой оказалась ты. Поэтому я остался. Если бы не ты, я бы жил за границей все эти годы. Просто хочу сказать, что мне тоже пришлось кое-чем пожертвовать ради нас. У меня тоже жизнь сложилась не совсем так, как я себе представлял. Я хотел преподавать в Беркли, в Париже, в Кембридже – вот о чем я мечтал, но я оставил свои мечты ради твоих. Без тебя я, возможно, стал бы тем самым парнем, который пишет биографии со своей женой в четыре руки, как мои родители. Размышляя о браке, о своем будущем, я видел себя в каких-то таких отношениях. Я не думал, что буду почти каждый день коротать вечера в компании трех маленьких детей, потому что моей спутницей жизни станет амбициозная владелица ресторана. Иногда я ненавижу тебя за эту силу, за то, что ты воспринимаешь ее как должное, ненавижу твою легкость и уверенность в себе, и каждый раз, когда я случайно вижу Кассио на другом конце улицы, я украдкой рассматриваю его и размышляю: не знаю, что связывает вас двоих, но я это чувствую, как будто нащупываю след, по которому все равно не смогу пойти. Я счастлив всем, что могу сделать для тебя, что могу предложить тебе и что предлагаю, – мне кажется, это что-то хорошее. Той девочке с толстой книжкой в руках суждено было разделить жизнь именно со мной, быть вместе и в горе, и в радости. Ты не из тех, кто держит мужчину на коротком поводке, в этом я ни секунды не сомневаюсь, ты создана для того, кто предоставит тебе полную свободу, настоящую свободу, иногда даже против твоей воли. На днях я перечитывал Джона Фанте – искал фразу, которую отметил себе когда-то давно: там, где Бандини безумно влюблен в Камиллу Лопес, но она предпочитает ему омерзительного официанта, больного туберкулезом, и наш герой не находит объяснения, почему ей нравится именно этот человек, он пишет, страдая от абсолютного непонимания: его королева хочет быть рабыней – иногда я тоже об этом думаю, глядя, с каким упрямством ты продолжаешь идти вперед, и в эти моменты мне хочется напомнить тебе, что ты королева и совершенно точно, ни в коем случае не рабыня, даже самой себе не рабыня, Оттавия. Думаю, ты постоянно колеблешься между тем, чтобы идти в ногу со всеми, и тем, чтобы раствориться в безумном мире кулинарии, одиночества и адреналина, ты как та прибрежная дорога, по которой мы ехали однажды на Сардинии, – никогда не забуду: с одной стороны дикий пейзаж, дюна, по которой гуляет ветер, бескрайнее море, а с другой – дорога, военный полигон с подстриженной травой и несколько разрозненных квадратных зданий, и я все думал: «Что же это мне напоминает?» Так вот, это была ты, Оттавия. В тот день мы оказались прямо внутри твоей головы. Твои дикость и благоразумие, безрассудство и самодисциплина, горячее тело и холодная голова – всегда начеку, как заряженное оружие, и ты сама всегда ровно посередине, идешь по полосе асфальта в своих солнечных очках, такая, какая есть. Проходя мимо твоего ресторана, я иногда вижу тебя в окне: ты как будто танцуешь одна с закрытыми глазами, кажется, вот она, настоящая ты, предстаешь во всей своей красе, хотя я-то знаю, что это не так, я ведь живу с тобой, и когда ты дома, когда читаешь с детьми – это тоже настоящая ты, ничуть не меньше, когда ты смываешь макияж, ходишь на рынок, возвращаешься домой с корзинкой, полной цветов, приносишь мне кофе в кабинет, когда я работаю, в эти моменты ты совсем другой человек, до странности ласковая, прирученная, и тем не менее это тоже ты – совсем не прирученная в постели, хотя, может быть, это просто иная форма прирученности, так или иначе в постели со мной тоже настоящая ты, абсолютно настоящая, в постели ты переплавляешь адреналин и одиночество, словно алхимик в нагретом тигле, ты избавляешься от всех своих качеств и ничто больше не обременяет тебя, ты становишься животным в хорошем смысле этого слова, и вот, когда я сомневаюсь, что вообще могу тебе что-то дать, когда твоя независимость бьет по мне с размаху, словно перед моим носом захлопывается дверь, я мысленно возвращаюсь к этой картине, я представляю тебя в постели, когда ты, не отрываясь, смотришь мне в глаза, пока я изо всех сил пытаюсь доставить тебе удовольствие, в твоем взгляде и вызов, и страх, и мольба, и огонь, и тогда я понимаю, почему я остался, понимаю, почему я остался в Риме, Оттавия Сельваджо.

Артуро

Через несколько дней наступило летнее солнцестояние, и Клем назначил мне позднюю встречу в отеле «Меркюр Рома Чентро Колоссео», где он остановился в этот раз, потому что в гостинице, в которую он обычно заселялся, не было мест накануне матча. Прямо посреди смены у меня сломалась посудомойка, так что я вышла из ресторана только в два часа ночи. По дороге я написала Клему, что подхожу, и он ответил мне: «Я пошел плавать в бассейн на крыше, приходи ко мне наверх».

Было неловко заходить в этот шикарный отель, но, когда я сказала администратору, что пришла к Клему, она лишь любезно показала мне, где лифт на крышу, не задавая лишних вопросов. Когда двери лифта открылись, прямо перед собой я увидела плоские черепичные крыши, слева – безлюдный бар, справа – сине-зеленый прямоугольник бассейна с ночной подсветкой и знакомый силуэт Колизея за ним. Я прошла вперед. Древние камни сияли в золотистом свете. Я подумала, что мне, в мои тридцать девять, этот мир кажется новым и при этом старым, а может быть, наоборот. Я подошла к бассейну. Клем плавал кролем ритмично и бодро, он меня пока не видел. Он закрывал глаза под сверкающей водой. Я поднялась на бортик и сняла обувь, чтобы окунуть ноги в воду. Клем тут же вынырнул и улыбнулся мне. Он подплыл поближе и сказал:

– Ты поздно закончила.

– Долго ждал?

– Восемнадцать лет, Оттавия.

– Перестань. Ты меня не ждал.

– Как и ты меня. Идешь?

– Тут есть кабинки для переодевания?

– А ты взяла купальник?

Клем улыбнулся, зная, что прав. Он лег на спину и, оттолкнувшись ногами, скользнул назад по зеркальной поверхности воды. Он так и остался лежать на спине. Я отошла чуть в сторону, чтобы снять одежду, и залезла в бассейн голая. Вода была голубой и холодной. Автоматическая подсветка выключилась. Я сделала несколько медленных гребков под глухое рычание римской ночи, глядя на далекий Колизей, где погибло столько диких ни в чем не повинных животных. Когда я выпрямилась, мои ноги едва касались плитки на дне. Мы лежали на воде, отдавшись на ее волю. Глядя на звезды, Клем вдруг подал голос:

– Никто никого не ждал, Оттавия. Мы всё испортили. Пустили коту под хвост. Я знаю это не хуже тебя. Надевая запонки в день своей свадьбы, я думал о тебе, потому что ты была единственной женщиной, на которой, как мне казалось, я могу жениться, но что-то пошло не так. На запонках были золотые ласточки и темно-синяя эмаль в стиле ар-деко, и я подумал: «Уверен, что Оттавии бы это понравилось», подумал: «Ласточки улетают, но всегда возвращаются», подумал: «Что с нами стало?». Оттавия, дай мне еще раз произнести твое имя, Оттавия,